Составить такой список просто. Но есть одна трудность: неизбежный вывод противоречит всем заветным убеждениям, которыми мы так дорожим, – и это мне предстояло вот-вот узнать. Мне хотелось выйти за пределы относительного «я» – «я», которое отождествляет себя с этими ярлыками. Я знал: пусть даже эти социальные категории играют главную роль в наших личных историях, они сосуществуют с гораздо более обширной реальностью, пребывающей за пределами ярлыков. В целом мы не осознаем, что наши социальные идентичности сформированы и ограничены контекстом, что эти внешние слои нас самих существуют в безграничной реальности. Привычные шаблоны скрывают и затемняют ее, но она присутствует всегда, готовая к тому, чтобы ее раскрыли. Когда эти шаблоны, определяющие наше самовосприятие и поведение в обществе, не ограничивают нас, тогда мы открываем доступ к тем качествам ума, что присутствуют постоянно, не зависят от обстоятельств или концепций. По этим причинам мы называем такой ум абсолютным, или умом абсолютной реальности. Это то же самое, что чистое осознавание ума, и выражает суть нашей истинной природы. В отличие от интеллектуального и концептуального разума и безграничной любви открытого сердца, эта суть реальности не связана с местоположением или материальностью любого вида. Она везде и нигде. Она в чем-то подобна небу – так полно вплетена в наше существование, что мы никогда не перестаем подвергать сомнению ее реальность или распознавать ее качества. Но поскольку осознавание присутствует в нашей жизни подобно воздуху, которым мы дышим, – доступ к нему у нас есть в любом месте, в любое время.
Я развил некоторую способность одновременно удерживать взгляд относительной и абсолютной истины. Но все же не проходило ни дня без людей, отражающих сотканную из лоскутов личность, известную мне и другим как Мингьюр Ринпоче: неизменно вежливый, скорый на улыбку, можно сказать, сдержанный, аккуратный, гладко выбритый, в очках без оправы и с золотыми дужками. Теперь я задавался вопросом, как эти идентичности проявят себя на вокзале в Гае. Я уже был там много раз, но всегда по меньшей мере с одним помощником. То есть всегда был кто-то, чье присутствие указывало на мой статус, и мне еще никогда не приходилось полагаться исключительно на свои собственные силы.
У тибетцев есть специальное выражение для обозначения намерения, призванного усложнить задачу поддерживать ум в стабильном и спокойном состоянии: подбросить дров в огонь. Обычно люди обращают внимание на те переживания, которые постоянно разжигают их гнев, или тревожность, или страх, и в последующем стараются избегать их, говоря себе что-то вроде: «Я не могу смотреть фильмы ужасов. Я не могу находиться в толпе. Я очень боюсь высоты, или перелетов, или собак, или темноты». Но причины, вызывающие эти реакции, никуда не исчезают; и когда мы оказываемся в подобных ситуациях, наши реакции могут захлестнуть нас. Использовать свои внутренние ресурсы для работы с такими страхами – наша единственная настоящая защита, потому что внешние обстоятельства все время меняются, и на них нельзя полагаться.
«Специально подбросить дров в огонь» значит, что вы выдвигаете на первый план трудные ситуации и работаете с ними напрямую. Мы превращаем все то поведение и обстоятельства, которые считаем проблематичными, в своих союзников. Например, когда мне было три или четыре года, я поехал с мамой, бабушкой и дедушкой в паломничество на автобусе по главным буддийским местам Индии. В ту первую поездку меня укачало и сильно тошнило. После этого каждый раз при приближении к автобусу мне становилось страшно и начинало тошнить. Когда мне было около двенадцати лет, после года, проведенного в монастыре Шераб Линг в Северной Индии, я собрался домой повидаться с семьей. Сопровождающий, который ехал со мной, купил для нас билеты на ночной автобус до Дели, а потом на самолет до Катманду. Я с нетерпением ждал этой поездки, но в то же время страшился ее. Я настоял на том, чтобы мне купили два места: я собирался прилечь и надеялся, что это успокоит мой желудок. Но как только автобус тронулся, я растянулся на сиденьях и обнаружил, что в таком положении мне становится только хуже. Мой помощник упрашивал меня поесть что-нибудь или выпить сока, но живот у меня был слишком скручен, чтобы я мог сделать хоть глоток. Во время остановки в пути я отказался встать и пойти размяться. Мне совершенно не хотелось двигаться. В конце концов я вышел из автобуса, чтобы воспользоваться туалетом и выпить немного сока.