Навстречу миру

Я не забыл его совет, хотя прошло пятнадцать лет, прежде чем мне удалось воспользоваться им. Годами в рамках ежедневной практики я повторял: «Все непостоянно. Смерть придет без предупреждения. Это тело тоже станет трупом». Чем глубже становилось мое понимание, тем сильнее я чувствовал, что не полностью постигаю глубокий смысл этой фразы. И все же меня всегда беспокоила вероятность, что это непостоянное тело станет трупом, прежде чем я реализую свои устремления. Я долго ждал, чтобы уйти в этот ретрит, ждал, пока вопрос не встал так: либо пан, либо пропал. Или, пожалуй, точнее было бы сказать: пан и пропал. Я собирался оставить все, что знал, – и уверенности в том, что произойдет, у меня было не больше, чем если бы я находился на смертном одре.

Вдобавок мне было грустно оставлять не только свою мать, но и ламу Сото. Он болел, и я знал, что мы больше не увидимся. Именно он должен был обнаружить мое отсутствие, и мне совсем не нравилось представлять себе, как он расстроится, осознав суть послания, которое я оставил для всех:

Когда вы прочтете это письмо, я уже начну долгий ретрит, о котором объявил в прошлом году. Как вы, возможно, знаете, я чувствовал сильную связь с традицией ретритов еще со времен своего детства в Гималаях. И хотя тогда я не знал, как на самом деле нужно медитировать, я часто убегал из дома в пещеру неподалеку, где сидел в тишине, снова и снова повторяя про себя мантру «Ом мани пеме хунг». Тягу к горам и простой жизни странствующего практика я чувствовал еще тогда.

Часть I Подбросить дров в огонь

Глава 1 Кто ты?

«Ты Мингьюр Ринпоче?» – отец задал мне этот вопрос, когда мне было около девяти лет, вскоре после того, как я начал обучаться у него. Было так приятно знать правильный ответ, что я гордо заявил: «Да, я Мингьюр Ринпоче».

Тогда он спросил: «Можешь показать мне то, что делает тебя Мингьюром Ринпоче?»

Я посмотрел на свое тело, вниз до ступней. Взглянул на руки. Подумал о своем имени. Подумал о том, кем я был по отношению к родителям и старшим братьям. И никак не мог найти ответ. Тогда отец превратил поиск настоящего меня в охоту за сокровищем, и я честно искал под камнями и за деревьями. Когда мне было одиннадцать, я начал обучение в Шераб Линге, монастыре в Северной Индии, где посредством медитации перенес этот поиск внутрь себя. Два года спустя я ушел в традиционный трехлетний ретрит, период усиленной тренировки ума. В это время мы, монахи-новички, выполняли множество разнообразных упражнений, каждое из которых углубляло наше понимание тонких уровней реальности. Тибетское слово для медитации, гом, означает «привыкать, близко знакомиться, осваивать что-либо»: близко знакомиться с тем, как работает ум, как он создает и формирует наше восприятие себя и мира, как внешние слои ума – вымышленные ярлыки – действуют подобно одежде, определяя нашу социальную идентичность[1] и скрывая обнаженное, невымышленное состояние изначального ума. И неважно, что это за одежда – деловой костюм, джинсы, униформа или одеяния буддийских монахов.

К моменту, когда мне удалось отправиться в этот ретрит, я понял: ценность ярлыков меняется в зависимости от обстоятельств и общественного мнения. Я уже убедился в том, что «я» – это не мое имя, не титул или статус; что сущностное «я» не определяется моим положением или социальной ролью. Тем не менее именно эти обозначения, лишенные сущностного смысла, описывали мои дни: «Я монах, сын, брат, дядя, буддист, учитель медитации, тулку, настоятель, автор книг, рожденный в Непале тибетец, человек. Что из этого – сущностное „я“?»