Навстречу рассвету

Кайластуй в переводе с бурятского — «одинокое дерево». Может, когда-то здесь, на берегу Аргуни, и росло одно-единственное дерево, знаменитое на всю степь, но теперь тополя обступают каждый дом. Хотя это не просто — вырастить дерево в Даурской степи: надо привозить саженцы за сотни километров, надо как следует готовить почву, вносить удобрения, обильно поливать и оберегать молодые деревца от свирепых зимних ветров. Каждое дерево обходится не дешево. Но колхоз не жалеет средств на озеленение, потому что, как выразился председатель колхоза, «с деревьями жизнь краше».

Он водил меня по селу и рассказывал о своем хозяйстве:

— В колхозе сорок две тысячи овец и свыше двух тысяч коров, посевная площадь — десять тысяч гектаров, сеем пшеницу, гречку, кукурузу, выращиваем овощи. Почти весь труд колхозников механизирован. У нас около двухсот автомобилей, тракторов, комбайнов…

Он подходил к домам, гладил бревенчатые стены.

— Вот этот построен за счет колхоза, и этот тоже, и тот. Каждый год колхозники получают по двадцать — двадцать пять новых домов…

Мы осмотрели двухэтажную школу-десятилетку, построенную за счет колхозных средств, большой Дом культуры с двумя залами, библиотекой, множеством комнат для кружковой работы. Запрограммированный на дальнюю дорогу, я торопился, видя в этих степных встречах лишь случайные задержки в пути. Но почти городская жизнь, неожиданная в этой дали, заставляла удивляться, восхищаться, то и дело вытаскивать блокнот для записей. А когда попали в колхозную больницу, мне и вовсе расхотелось торопиться, потому что заведующей стоматологическим кабинетом оказалась там Тамара Ивановна, очень симпатичная моя землячка, родом из подмосковного города Клина.

Первым делом я начал вспоминать, все ли у меня в порядке с зубами.

— Садитесь, садитесь, — засмеялась Тамара Ивановна и подтолкнула меня в кресло. — Нет такого человека, у которого не нужно было бы смотреть зубы.

Через минуту я понял, что совершил ошибку: сидеть перед симпатичной молодой женщиной с разинутым ртом, право же, не лучшее для мужчины. Ее глаза были близко, я сидел как завороженный. Лицо у Тамары Ивановны было подвижным и улыбчивым, она быстро обстукивала мои зубы и рассказывала, что с юности лелеяла две мечты: стать врачом и уехать работать на Дальний Восток. Почему именно на Восток, сама толком не знала, должно быть, начиталась в детстве об этих местах…

Почему-то мне было грустно уезжать из Кайластуя. И подобно известному сказочному персонажу, я спрашивал всех встречных: «Чьи это отары? Чьи машины? Чьи поля?» Спрашивал, наверное, потому, что лишний раз хотел услышать один и тот же ответ:

— Колхоза имени Кирова, самого богатого хозяйства в Даурских степях…

А потом я попал в радушные объятия пограничников. Я не иронизирую. Из представителей всех известных мне родов войск пограничники, наверное, самые гостеприимные и доброжелательные.

Для меня традиционное гостеприимство пограничников было очень кстати. По Амуру, как известно, без их помощи не поплаваешь, а тем более не доберешься до места, где начинается эта великая наша река.

Был вечер. Па обширном плацу военного городка происходил развод караула и оркестр, сверкая трубами, играл походный марш. Сколько таких разводов было в моей жизни! И теперь я смотрел на торжественный церемониал как на нечто известное наизусть. И вдруг насторожился: в звуки оркестра ясно вплеталась фальшивая йота. Будто чья-то труба сорвалась и закричала долго и надрывно.

— Волк проклятый, опять разводу мешает, — сказал сопровождавший меня офицер. — Целый день молчит, а как оркестр — так выть начинает.

— Волк? — удивился я. — Откуда?

— Есть один. Барс — кличка. Живет вместе со служебно-розыскными собаками.

— И волк служебно-розыскной?

— Не то чтобы… Пойдемте в питомник, если интересуетесь.

Как не заинтересоваться таким дивом? Мы пошли навстречу собачьему гвалту. Собаки кидались на упругие сетки, заливались на разные голоса. Лишь один здоровенный пес с короткой рыже-бурой шерстью спокойно и важно бегал по клетке. Время от времени он вскидывался на задние лапы и прижимал ухо к сетке, словно хотел послушать, как она звенит.

— Вот он, Барс, — сказал офицер и почесал волка за ухом. — Мясом не корми — до чего любит, чтобы за ухом чесали.

Вскоре пришел высокий спокойный прапорщик — инструктор службы собак Владимир Олегович — выпустил запрыгавшего от радости волка и повел его на поводке, как обыкновенную смирную дворнягу.

В поле, где обычно дрессируют собак, волк показал, на что способен. Он выполнял все команды.

— Сидеть! — приказывал прапорщик, и волк садился рядом с его пропыленными сапогами, преданно взглядывая на хозяина.

— Апорт! — И он мчался за брошенной палкой.

— Вперед! — волк срывался с места, пробегал по бревну, перепрыгивал через высокий забор и возвращался.

Лишь однажды, когда вдали показался жеребенок, волк рванулся в сторону. Ио остановился, услышав окрик: «Назад!»

Сидеть рядом с волком неуютно. Я отодвинулся от косо поглядывавшего на меня зверя и так и сидел немного в сторонке, слушая рассказ прапорщика.