К следующему разговору Максим готовился больше месяца. Дождавшись, пока Алексей отправится в отпуск, он снова приехал на Тверскую и, разложив по полочкам права, о которых Лида и не подозревала, предложил помощь в разделе состояния Радченко. Небескорыстно, конечно, а взамен на половину причитающейся жене доли плюс управление акциями, которые удастся отсудить. Он почему-то не сомневался, что та с ходу одобрит его план. Но вышло наоборот.
— Спасибо, но я подумала и решила, что бороться с Алексеем мне не под силу, — виновато ответила она. — Я попробую с ним договориться: не обидит.
— Нет, так не пойдет, — после долгой паузы холодно выдавил Цеховский. — Отныне мы с тобой или заодно, или… Уверен, как только он узнает правду об истории с письмами, услышит о твоей мнимой беременности и «выкидыше», ты не только не получишь ни копейки — тебя в тот же день вышвырнут из этой квартиры. Особенно его впечатлит твое бесплодие — ведь ты всех убедила, что это его вина… Да и доктору твоему вряд ли придутся по душе все эти черные делишки.
Подняв изумленные глаза, Лида наткнулась на ледяной взор Цеховского и… согласилась.
К вечеру, обсудив план действий и конспирацию, Максим оставил на барной стойке список принадлежащих Алексею российских компаний и ушел, довольный собой: первый шаг сделан. В том, что женщина его не сдаст, он был уверен (вовремя вспомнил о докторе!). И у Радченко нет оснований подозревать именно его: такой список за определенную плату мог получить любой.
В другом списке, который хранился в надежном месте, была информация иного рода, которую и за деньги не купишь: перечень офшоров. И пусть за последние три года в нем наверняка многое изменилось, это была бомба. Взорвется она или нет, зависело теперь только от Максима…
Поначалу все шло так, как он задумал. Радченко окончательно замкнулся в себе, перестал доверять кому бы то ни было, в том числе и Зельмаху, которого Цеховский слегка опасался — умен, знает все ходы и выходы в судах, одинаково владеет вопросами как хозяйственного, так и семейного права. Но потом появился этот Кушнеров, и все пошло наперекосяк. И дело даже не в вонючем кабинете, из которого поперли Максима, дело в другом — вместе Радченко и Кушнеров представляли собой силу, с которой Цеховский не был готов бороться.
— Максим Леонидович, к вам следователь, — приоткрыв дверь палаты, сообщила медсестра. — Вы беседуйте, я пойду…
После разговора со следователем Цеховскому стало нехорошо. Похоже, он только сейчас ясно осознал, что перешел ту невидимую черту, которая отделила его прошлую жизнь от настоящей. При мысли, что возврата нет и быть не может, стало дурно — леденящий душу страх мгновенно парализовал волю, и в течение часа давление достигло цифры, услышав которую Максим покрылся испариной и почувствовал, что вот-вот умрет.
«…Из-за Лиды все стало рушиться! Все, ради чего я жил, рисковал положением, репутацией!» — вспомнился ему момент, когда узнал, что Лида забрала иск. Тогда ему показалось, что внутри его разорвалась бомба, и взрывная волна, не находя выхода, стала распирать, раздувать всю его плоть. Как же ему хотелось выпустить эту разрушительную мощь наружу и уничтожить всех, кто ему мешал!
Но почему она сделала это в последний день? Как, каким образом Алексею удалось с ней договориться миром? Эта никчемная, не сделавшая в своей жизни ничего путного алкоголичка забрала назад заявление и даже не поставила его в известность!
Конечно, он предполагал, что Радченко легко не сдастся — будут суды, апелляции, особенно если за дело взялся Зельмах. Потому сам решил не торопиться и выйти из тени только тогда, когда окончательно станет ясно — кто кого. А опытных адвокатов для Лиды, поднаторевших на бракоразводных процессах, нашел с помощью знакомого.