— Я еще не владею всеми необходимыми сведениями, но из того, что слышала — да, не одобряю, — с прохладцей в голосе ответила девица, презрительно скривив широкий рот.
Ситра никак на такой демарш не прореагировал. Много чести — оскорбляться на орудие, которое при необходимости можно и заменить.
— И что же вызвало у вас неодобрение, позвольте поинтересоваться?
— Не к лицу святым воителям Длани участвовать в бандитских разборках, — теперь в голосе дланницы звучало раздражение. Определенно, в восторге от возложенного дела она не была.
— Рейдерском захвате, — мягко поправил ее Ситра. — Но тут с какой стороны посмотреть. Вполне может быть, что конкретно это дело вас весьма заинтересует.
Аристократ откинулся на спинку обитой кожей скамьи и прикрыл глаза. Пальцы сплелись на животе, лениво перебирая друг друга. Это была чертовски длинная неделя.
— Поясните, — ни толики заинтересованности в голосе. Умная.
— Помимо того, что достойных воителей Длани минуют лучшие Рыцарские доспехи? — дождавшись от девушки кивка, продолжил. — Вы умная девушка, госпожа Каллиста. Скажите, откуда простой негоциант может взять доспехи, которые качественнее лучших церковных?
— Из неизвестных нам мануфактур, разумеется, — ну да, ответ сам собой напрашивался.
— А много может быть мануфактур, которые производят стратегическую продукцию и при этом неизвестны самой Церкви?
Подвел к нужной информации, как ребенка. Осталось только носом ткнуть. Додумается или нет? Женщина все же. О! В глазах собеседницы полыхнула ненависть — додумалась.
— Контрабанда от темных, — прошипела девушка. Похоже, у нее свой счет к имперцам. — Я раздавлю этого торгаша!
— Нет. Не раздавите, — Ситра мысленно поежился под ее взглядом. — Отцу Киану нужна информация о поставщиках вашей цели, госпожа Каллиста. А из раздавленных много сведений не добудешь.
— Не стоит меня поучать! Я прекрасно знаю, как разговаривать с прихвостнями темных. Опыт имеется.
Глава 4
После того как Пух побывал в гостях, он подумал, что, пожалуй, не стоит слишком долго засиживаться.
Не сон. Это все не сон. Неужели все, что случилось — правда? Хелена ощутила под спиной сквозь ткань замызганного охотничьего костюма твердую заусенистую лавку. Шагах в трех от лавки маячила еле видимая в окружающей тьме решетка, заменяющая одну из стен ее нынешней комнатушки. Тяжелый смрад из запахов нечистот и немытых тел с тухлинкой несвежей крови и ноткой каленого железа наполнял воздух. Дышать таким получалось с трудом, все больше с усилием вталкивать в себя. Правда через несколько третей перестаешь замечать такую мелочь.
Сама решетка, как помнила Хелена, выходила в огромную пещеру, едва тронутую руками разумных. В центре гигантской каверны располагались пыточные. Тусклый свет от многочисленных жаровен и редких факелов едва достигал стен, где выбиты тесные камеры для таких, как она. Потолок тоже особо не поразглядываешь — кончики сталактитов и темень, больше ничего. И, конечно, крики боли, в рабочее время, и стоны, когда утомившиеся палачи уходили отдыхать. Этого добра в пещере хватало с запасом. Впрочем, когда такой фон звучит постоянно, его тоже перестаешь замечать. Сейчас в центре пещеры негромко переговаривался пяток надсмотрщиков, да пара палачей, подготавливающих инструмент к следующей рабочей трети.
В центре пещеры девушка бывала часто. Слишком часто. Нет, саму Хелену никто не пытал, разве что изредка раздавали оплеухи. Больно и обидно. Но по сравнению с тем, что эти изверги творили с остальными заключенными… А Хелену, если та не отвечала, заставляли наблюдать за всеми экзекуциями. И все чаще жестокость применяемых пыток стала зависеть не от самих пленников, а от ее, Хелены, готовности сотрудничать. Мерзкое чувство, что это она сама пытает людей, крепло в ней треть от трети.
После того, что случилось с любимым папкой, она стала, похоже, незаменимым источником сведений. Вот только, хотя отец и брал ее на некоторые сделки, нужной информации у Хелены не было. Но истязатели не верили дочери купца, как бы она не пыталась доказать обратное. Папочка. Почему ты так рано ушел? Почему не защитил?
Девушка с отстраненным удивлением провела рукой по лицу. Она плачет? Странно. Казалось. Что из нее уже давно вытравили и слезы, и страх. Даже от отчаяния остался лишь пепел — невозможно отчаиваться постоянно. Так же, как и бояться. И плакать. И вот за впервые за несколько третей, точное время в вечно темных казематах не определишь, она снова плачет. Что-то приснилось? Наверное, опять то утро.