Читаем Навуходоносор II, царь Вавилонский полностью

Итак, вновь поселившись в столице, Набонид поставил целью объединить «Благодатный полумесяц», предложив ему общую догматику; отныне все жители — как в Вавилонии, так и в империи — должны были волей или неволей принять ее. На выбор каждого оставалось лишь именование, которое он даст богу-луне, когда будет обращаться к нему в молитвах. Когда автор «Памфлета» утверждает, что Набонид в самом Вавилоне поклонился не Сину, а Илтери, он не ошибается; наоборот, сочинитель понял царское учение и точно воспроизвел его положения. Илтери был «западным» воплощением вавилонского Сина. Упоминая его в Нижнем Двуречье, владыка явно декларировал единство бога-луны — все равно, вавилонского или арамейского происхождения. Он был один и тот же; ему можно было поклоняться под любым именем, местным или заимствованным, — это ничего не меняло в его природе. Набонид был убежден, что лишь этот бог способен соединить вавилонян с подданными империи одной верой, а этот культ может сделать «Благодатный полумесяц» неразрывным целым. Так будет осуществлен великий план, и дело Навуходоносора завершится.

Набонид отдал своему верховному богу титулы, ранее принадлежавшие Мардуку и Ашшуру (в сущности, его предшественникам): «царь богов» и «владыка над владыками». Отныне «все боги и все богини, живущие на небесах, соблюдают заповеди его <…>, повеления исполняют его, Светоча». Тем самым был перейден порог: бог-луна получил именование «господин богов и богинь неба и земли». В традиционном вавилонском понимании боги и богини составляли своего рода собрание; каждый из них занимал там свое место, а решения принимались после обсуждения. Некоторые из персонажей, конечно, имели больше влияния, но основным принципом было равенство. Отныне благодаря Набониду Син был не «первым среди равных» представителем группы, но самым могущественным; он имел иной статус, получал власть от самого себя, а не потому, что убедил или устрашил своих товарищей. Да и вообще в повседневном языке слово «господин» прилагалось к отношениям хозяина и раба. С этих пор боги «дрожат перед ним, как тростник». В конце концов он стал «богом богов» — единственным, получившим этот неслыханный титул.

Не дошел ли Набонид до разработки новой космогонии? В одной фразе он использовал оборот, где Син именуется «отцом, сотворившим» других богов. Это очень странная формула. У вавилонян никогда не было представления о единственном боге, породившем весь остальной пантеон. Были лишь небольшие семейства: Син, к примеру, родил бога-солнце и Иштар от «Великой госпожи» — и только. На самом деле это выражение восходило к Ассирии: там верховный бог действительно, как утверждали, был биологическим (если можно так выразиться) отцом других ассирийских божеств. Притом поначалу он был одиноким богом, не имел супруги. Но никто из богословов не удивлялся странности такой ситуации и не собирался разрешать это противоречие. В Вавилонии в VI веке существовало великое множество космогонии; частично они пересекались, поскольку ни одна не имела официального характера; современники Набонида верили в ту или иную — каждый на свой лад и вкус. В храмовой службе они не играли никакой роли — за исключением поэмы «Энума элиш», но только в Вавилоне и только в храме Мардука. Поэтому не важно, придумал ли Набонид совершенно иную гипотезу о сотворении миpa; его авторитет был слишком слаб, чтобы внедрить новую теологию.

До возвращения Набонида из Аравии двигателем истории, по собственному признанию царя, был Мардук. Так, при восшествии на трон он просил «о долгих днях жизни, о прочном престоле, о долгом царстве, о благом докончании [моих] повелений владыку [моего] Мардука». Именно бог Вавилона дал ему победу и, следовательно, «огромные сокровища, которые государь Мардук вверил [мне] сам». В начале царствования именно он отвел опасность со стороны мидян от Харрана. Храм был восстановлен, а статуи божеств на время укрыты в «Доме под высокой кровлей»; когда здание было готово вновь принять их, «тот же Мардук повелел собрать всех богов».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги