Назад дороги нет

Айдарук в двух словах поведал о захваченной подсеке и хитрости Пешкана. Слушая сына, Турумтай мрачнел, все сильней закусывал губу и сжимал кулаки, так что в какой-то миг Айдарук испугался, как бы отец не вспылил. Юноша так и ждал упрёков в бездействии и даже обвинений в трусости. Но короткий рассказ подошёл к концу, а Турумтай так ничего и не сказал. Джумуш тоже молчала, хмуро глядя перед собой и лишь иногда кивая собственным мыслям.

Наконец тот очнулся, тряхнул головой и шумно протяжно выдохнул.

– Как же не вовремя! – С досадой выпалил он, но продолжить не успел, его перебила Джумуш.

– Или, наоборот – кстати. – Задумчиво произнесла она и со значением посмотрела на мужа. – Теперь мы знаем, чем можно заплатить Пешкану.

Турумтай озадаченно сдвинул густые сросшиеся брови, но уже в следующий миг просветлел в улыбке.

– Хм… Пожалуй, так есть. – Он встрепенулся, оживился и провёл большим пальцем по шраму на щеке, как делал всегда, когда напряжённо о чем-то думал. – А раз так, Тенгри одобряет нашу затею.

Растерянный Айдарук с немым вопросом посмотрел на обоих родителей, но Турумтай, словно уже забыв о Пешкане с подсекой, деловито спросил:

– Как повоз?

Айдарук быстро перечислил всё, что удалось собрать. Турумтай довольно кивнул. Он жестом подозвал Айдарука и, обняв его, с наслаждением вдохнул родной знакомый запах. Потом отстранился и нежно провёл шершавой ладонью по загорелой обветренной щеке, после чего потрепал густые чёрные кудри и отпустил сына.

– Я рад, что ты справился. – Сказал он с тёплой сдержанной улыбкой, но уже через миг, вернувшись на тахту, он перестал быть любящим отцо, теперь это снова был патша, решающий судьбу большого племени.

– Что ж, тогда тянуть не будем. – Постановил и посмотрел на стену, где среди десятка дорогих клинков и зверей-тотемов висел круг до блеска отполированной бронзы. Две линии, пересекаясь в центре, делили его на четыре равные части и в каждой выпуклым барельефом красовались птицы, изображавшие времена года; а по внешнему краю тянулись две цепочки больших и малых делений: одна обозначала стадии луны, другая – солнца.

Сверившись с календарём, Турумтай повернулся к жене:

– Завтра – подготовка, послезавтра – проведём чумар боткасы, и сразу начнём собираться в Булгар.

И только когда патша дал понять, что разговор о делах закончен, Джумуш порывисто встала и шагнула к Айдаруку. Тот сразу опустился на колено и, взяв правую ладонь матери, припал к ней губами, а Джумуш положила свободную руку на голову сына и со сладким стоном прижала её к животу.

Глава четвёртая

Примечания

Казана ае – сентябрь.

Шура-вар – белый яр

Синбер – буквально «горная река». Позднее Симбирская гора, где расположен современный Ульяновск.

Сейве – река Свияга

Тиес-туе – буквально Ореховые горы, современные Тетюшинские горы на берегу Волги.

Два дня прошли в суете и приятных заботах. Для начала зарезали пять самых упитанных быков. Их кровью полили землю вокруг священного дуба, а на его ветках развесили лучшие куски мяса – примерно треть от каждой туши. Остальное разделили пополам: одну часть раздали беднякам в бистэ; вторая пошла на праздничный пир, для которого в бус со всей округи съехались главы родов барсула.

Отгуляв на славу, взялись за дело. Сакчы пересчитали привезённый Айдаруком мех, проверили его качество, разобрали по видам: соболя, куницы, бобры – каждый разделили в сорока, завернув в провощённые тряпки, чтоб уберечь от влаги. К удивлению Айдарука кроме пушнины в осламки грузили и бочки мёда, мешки зерна, куски вяленого мяса. Прежде подобный товар в Булгар не возили. Там итак хватало такого добра и на рынках оно продавалось по столь низкой цене, что о прибытке говорить не приходилось, хорошо, если выйдет окупить расходы. Но когда главы родов говорили об этом патше, Турумтай упрямо стоял на своём, и то, как молчаливо соглашались с ним сакчи – эти опытные скряги, собаку съевшие в торговых делах – ещё больше изумляло Айдарука.

В шестнадцатый день Казана ае, рано утром, когда заря едва тронула кромку неба розовым светом, разлившимся над тёмным ещё лесом, от пристани Биляра отошёл десяток осламок, гружёных так, что от верхнего края бортов до воды оставалось меньше кадама.