Назад дороги нет (СИ)

— Так вот… не перебивай меня! В общем, сначала я хотел сесть на мотоцикл и рвануть в сторону Заполярья. Испугался, да. А потом подумал, мол, какого долбаного чёрта? Я люблю тебя, сильно люблю, а дети — это ведь хорошо.

— Ты, правда, так думаешь? — ёрзаю, а Викинг морщится, но я не обращаю внимания. — На самом деле думаешь, что дети — это хорошо?

— Ася, послушай меня. Я один раз это скажу, больше никогда не повторю, потому слушай внимательно: я очень любил своего сына, до безумия любил. Это закончилось плохо, но я не стал бы ничего в этой жизни менять. Все наши ошибки, вся боль даны нам не просто так. Мы с тобой уже не дети, да и у меня мозгов в голове стало побольше. Потому да, я хочу этого ребёнка.

— Спасибо…

Мне кажется, я в одном шаге от того, чтобы разрыдаться. Господи, за какие доблести ты послал мне этого невозможного, красивого, самого лучшего в мире мужчину? Я же даже никого не вынесла из пожара!

— Я люблю тебя, моя валькирия. А теперь спи, тебе нужен отдых.

— Нет уж! Наговорил женщине нежностей, растрогал до самого дна, а теперь спать отправляет. Так дела не делаются.

Он вопросительно смотрит на меня, а на губах уже расцветает лукавая улыбка.

— Спи, я сказал! — ещё пытается на чём-то настоять, но не только он умеет руководить в постели, я тоже умею.

— Не буду! Не заставишь, мне не хочется.

— А чего тебе хочется? Есть?

Он издевается надо мною, по глазам вижу. Ну, держись, Виктор Андреевич.

— Мне тебя хочется, — выдыхаю ему в шею, а он смеётся.

— Ты беременная, нужно аккуратнее быть…

— Витя, правильно, беременная, а нам, пузатым женщинам, отказывать нельзя. Вообще ничего. А то мыши чего-нибудь тебе отгрызут.

— Ты невозможная женщина, — говорит, а в голосе уже характерная хрипотца слышится, от которой я завожусь почти моментально. — Ася-я…

— Молчи!

Просовываю руку между нашими телами и касаюсь пальцами уже порядком возбудившегося органа. Ага, спать он собирался, так я и поверила.

Но не успеваю ничего сделать, а Викинг одним движением перекатывает меня на спину, нависая сверху, а я задыхаюсь от нахлынувших эмоций. Грозовые глаза потемнели от желания почти до черноты.

— Мне нужно быть осторожным, — говорит, касаясь губами шеи, щекоча бородой. — Но, чёрт возьми, я не умею терпеть рядом с тобой.

— И не надо, потому что я тоже не умею. И не хочу, чтобы ты учился.

Он усмехается, а у меня внутри всё переворачивается от того, до какой степени я люблю этого мужчину. Не глазами, нет, хоть он и очень красивый. Душой, которая, будто бы привязанная незримыми нитями, тянется за ним.

Обвиваю ногами его талию, а из широкой груди вырывается гортанный звук, а между тёмно-русых бровей пролегает глубокая складка. Он сверлит меня взглядом, впитывает мой образ, а я плавлюсь от этого, растекаюсь, почти потеряв голову от желания и любви.

— Я люблю тебя, моя валькирия, — говорит Викинг, медленно и до головокружения нежно входя в меня. Он не торопится набирать темп, подспудно опасаясь нанести какой-нибудь вред ребёнку, а я и не подгоняю.

Нежный Викинг мне тоже нравится.

И когда засыпаю, насытившаяся, довольная, в коконе из одеяла и сильных объятий, понимаю, что вот теперь абсолютно счастлива.

28. Викинг

— Знаешь, друг, никогда не думал, что нам придётся организовывать похороны белобрысой, — усмехается Карл, потирая воспалившиеся от недосыпа веки. — Если бы кто мне сказал об этом двадцать лет назад, ржал бы.

Я откидываюсь на спинку автомобильного сидения, вытягиваю, насколько возможно, ноги и молчу, потому что это и правда, кажется каким-то сном. Смерть Жанны не даёт мне покоя. Ну не могу я поверить, что это она сама в петлю полезла, вообще не могу. Такие люди, как Жанна, не заканчивают жизнь самоубийством. Тогда почему?

— Знаешь, — говорит Роджер, повернувшись к нам и закинув руку на подголовник, — чует мой хвост, её кто-то вздёрнул.

— Экстрасенсы вы чёртовы, мысли читать умеете, что ли? — Открываю глаза и встречаюсь с насмешливым взглядом Роджера. Карл рядом загадочно молчит. — Я только что об этом думал. Но если честно, меня пусть это и парит, но не до такой степени, чтобы разбивать ноги в кровь в поисках виновника.

— Жестокий ты, Витёк, — смеётся Роджер. — Неужели неинтересно?

Любопытный какой, смотрите на него.

— Я в её смерти не виноват, в петлю её не засовывал, потому не вижу причин перениматься.

И я не лукавлю, потому что и так мы все сделали для неё больше, чем она заслужила, а отмщение её души — не наши проблемы.

— Она была гадкой бабой, — весомо заявляет Карл и с этим сложно спорить, — но, судя по тому, что она угрожала мне компроматом, не удивлюсь, что и ещё на кого-то накопала дерьма.

Сонливость как рукой снимает, и я резко разворачиваюсь к Карлу, а тот бросает на меня взгляд, полный скрытой иронии.

— Когда это она успела?

— Когда в клуб к тебе приходила. Я её держал, а она мне на ухо шипела, что знает обо мне кое-что такое, от чего у приличных людей волосы на заднице дыбом встанут. Дура.

— Только не говори, что это ты её вздёрнул.