Что ж, дела обстоят не так уж и плохо, как мне показалось сначала. Я жив и здоров, пусть и не совсем в своем теле. Точнее, в своем, но на пять лет моложе. У меня есть жилье, какая-никакая работа, студенческий билет, проездной, а еще я получаю стипендию. Надо бы, кстати, выяснить, сколько и по каким числам. Как жить без паспорта, я с трудом себе представляю. Эту проблему нужно решать. Но теперь у меня есть хоть какой-то документ, и не так страшно выйти на улицу.
В холле общежития я зашел к вахтерше, чтобы расписаться за ключ (она опять просканировала меня неприятным взглядом, как будто я был в чем-то виноват), и вышел на улицу, очередной раз порадовавшись, что рядом нет Вальки. Нет, конечно же, с ним весело и интересно. Но теперь я хотя бы могу спокойно глазеть по сторонам и не оправдываться, почему я веду себя так, будто вчера родился.
Погода была все такая теплая, непривычно солнечная для московской осени. Хотя, может быть, климат в Москве тогда был теплее? Я ведь ничего об этом не знаю. Я шел и жмурился от солнышка, с удовольствием, как в раннем детстве, рассматривая витрины магазинов, надписи, людей вокруг. «Библиотека», «Столовая», «Пышечная»… Похожие надписи я видел и в своем мире, в свое время. Только там они выглядели потусклыми и какими-то обшарпанными, напоминали о стране, которой больше нет и не будет. А тут они совсем не смотрелись мрачно, наоборот — очень органично вписывались в окружающую обстановку.
Больше всего мне нравилось по дороге смотреть на проходящих мимо людей. Наверное, со стороны это выглядело так, как будто я нагло пялюсь. Нет, не из-за их внешнего вида. К моде восьмидесятых я уже почти привык: уже начал разбираться, что такое турецкие свитера, индийские шарфы, «варенка» и «бананы». Не удивлял ни чрезмерно яркий макияж у девушек, ни прически у парней. Удивляло другое: явно ощущалось, что люди никуда не спешат, несмотря на то, что Москва, конечно же, и тогда была огромным мегаполисом. Они наслаждались моментом. Ни у одного из них не было в руках смартфона. Многие читали прямо на ходу.
Я вдруг задумался: а что, если меня неспроста постигло это приключение?
Небо затянули серые облака, и в воздухе начать витать запах дождя. На голову упало несколько крупных капель. Так, хватит философствовать, а то вымокну до нитки. И зонта с собой, как назло, нет. Я ускорился, почти бегом донесся до метро, спустился вниз по эскалатору и по привычке сел на свое любимое место в углу вагона. Я вспомнил, как добраться до «Склифа» — эта больница находилась, кажется, неподалеку от метро «Сухаревская». Сделаю одну или две пересадки, не заблужусь. А там спрошу кого-нибудь. Мне пару раз довелось бывать в «Склифе», когда я был маленьким. Бабушка тогда неудачно упала с лестницы, когда лазала в подвал на даче, и мы с мамой навещали ее после травмы. Может, и сам найду по памяти.
Однако я глубоко заблуждался, думая, что проблем не будет. Сначала я спокойно доехал до станции «Проспект мира», перешел на другую ветку, еще немного проехал и, напевая что-то себе под нос, уже собрался было выходить на «Сухаревской», но ее почему-то все никак не объявляли. Может, не на ту ветку сел? И Вальки рядом нет, никто не проведет за ручку. Нужно самому ориентироваться в чужом новом мире. В голове зашевелились нехорошие подозрения.
На всякий случай я решил спросить у какой-то бабушки в платочке и плаще, держащей под мышкой болонку, где станция «Сухаревская», и услышал, что такой станции в метро вообще нет. Уже в отчаянии я спросил, как добраться до Института скорой помощи имени Склифосовского.
— Так тебе на «Колхозную»! — внезапно громким, уверенным и хорошо поставленным голосом сказала бабушка, наверное, бывшая преподавательница. — Проехал ты ее. Первый раз в Москве, что ли?
В Москве восьмидесятых? Да, первый раз. Сущая правда. Но не будешь же об этом говорить… «Колхозная?» Впервые слышу такое название.
— Сейчас «Красные ворота» будут, выйдешь и одну станцию назад проедешь. «Колхозная» будет, а там спросишь.
И тут меня осенило. Ну точно! Я, зумер, совершенно забыл, что раньше не только улицы, но и некоторые станции метро назывались совсем по-другому. Поблагодарив старушку, я доехал до «Колхозной», вышел наверх и довольно скоро добрался до места и подошел к регистратуре.
— Добрый день! — несмело сказал я, почему-то почувствовав себя маленьким нашкодившим детсадовцем перед воспитательницей. — Я к Матвею… Ремизову…
— А Вы ему кто? — бдительно поинтересовалась сотрудница регистратуры, молодая, но довольно суровая женщина в белом халате, окидывая меня взглядом с головы до ног. — И вообще: у нас карантин уже две недели. Никого не пускаем.