Назад, в пионерское лето

«Отец с мамой погибнут менее чем через год, в 86-м. Случится катастрофа — взорвется Чернобыльская атомная электростанция. Они будут там… А Женьку случайно застрелят бандиты в 1992-м…» — безжалостно поведал я собеседнику трагическую судьбу нашей семьи.

«Вот же черт…»

«Мы с тобой не способны радикально поменять историю, — проговорил я. — Но повлиять на участь родных — в отрыве от остальной страны — это нам может оказаться по силам. Достаточно устроить так, чтобы папа не поехал в апреле в свою проклятую командировку. И чтобы Женька в тот, другой роковой день просто осталась дома. Вот этим мы с тобой и займемся!»

Некоторое время Младший не отвечал.

«А остальные, как ты сказал, миллионы — как же они?» — спросил он наконец.

«Тут мы, очевидно, бессильны», — вздохнул я.

«В самом деле? Или тебе просто удобнее так считать?»

«Нельзя объять необъятное!»

«Но попытаться-то можно!»

«Думаешь, просто так говорят: „Лучше синица в руках, чем журавль в небе!“?! — взорвался я. — Ввяжемся в безнадежную затею не по силам — и там не преуспеем, и, то упустим, где могли бы добиться своего, пусть в малом!»

«Мещанские какие-то рассуждения!»

«Рассуждения взрослого, разумного человека!»

«Однажды уже все просравшего!»

«И, получив второй шанс, решившего спасти хоть что-то, а не начать размахивать шашкой — и просрать снова абсолютно все!»

«Да, здорово тебя жизнь потрепала…» — пробормотал Младший — чуть ли не с ноткой сочувствия.

«С четырнадцати лет я рос без родителей. В охваченной турбулентностью стране, которой не было до меня никакого дела! Так что да, дружок, приоритеты я расставлять научился! А свой юношеский максимализм — засунь в задницу! Понял?»

«Допустим, сейчас ты можешь мне указывать. А что будешь делать, когда вернешься в свой двадцать первый век? А я останусь здесь без присмотра?!» — хмыкнул Младший.

«Хорошо, что напомнил, — холодно выговорил я. — Ты дашь мне слово, что не станешь своевольничать. Знаю, обещания ты не нарушишь…»

«Потому что ты никогда его от меня не получишь!»

«Получу. Или вовсе обойдусь без тебя!»

«Это как же?»

«Вытесню твое сознание к чертям, — только мысленно это произнеся, я понял, что и впрямь способен подобное осуществить — хотя, наверное, и не без труда. — Потом напишу письма отцу и Женьке. Которые попрошу мне — тебе — не показывать! Это конечно хуже, чем живое общение — но что делать. Ну и стану молиться, чтобы все получилось!»

«Молиться? — принужденно хмыкнул Младший. — Может ты там еще и в Бога веришь? В церковь с такими же дряхлыми дедушками и бабушками ходишь?» — насмешливо осведомился он.

«Подрастешь — узнаешь!» — мне сейчас только религиозной дискуссии недоставало.

«Ну да, капитализм, опиум для народа, все по классике…» — пробормотал юный пионер.

«Короче, даешь слово придерживаться моего плана?» — не позволил ему увести разговор в сторону я.

«Мне нужно подумать», — буркнул Младший.

«У тебя время до вечера… — согласился я. — Или до появления белого кролика, если это случится раньше — там уже некогда будет рассусоливать: или ты со мной, или против меня! В твоих интересах — с решением не затягивать!»

В воздухе над нами что-то просвистело и глухо шлепнулось в стену — открыв глаза, я увидел, что сверху на нас неудержимо рушится что-то большое и белое.

— Ой, Резанцев, это я не в тебя хотел! — испуганно крикнул Санек Завьялов.

— Щас я ему отомщу! — сдернув с моего скривившегося лица упавшую подушку — а это была именно она — Толик Степанов швырнул ту через палату.

В ответ ему тут же прилетело от «Вахмурки». Ну да, перестрелка подушками — обычное дело, если в тихий час с этажа отлучились вожатые…

— А ну перестали! — грозно прикрикнул вдруг на соседей Михеев. — Черную метку захотели?! Так я всем желающим охотно поставлю — под глазом!

Ого! Вот это поворот!

Я не сдержал кривоватой усмешки. Может, в 80-х СССР как раз и не хватило именно такой сильной руки, помноженной на личный интерес?

15. Торжественное открытие

Юг Московской области, 2 июня 1985 года

Для проведения официальных мероприятий на открытом воздухе — линеек — в «Полете» имелось аж два выложенных плиткой плаца, в свою очередь в обиходе так и называвшихся — «линейками». Один — поменьше, с гипсовой статуей кудрявого Володи Ульянова — предназначался для октябрятских групп. На втором — в добрых сорок метров в длину и где-то в двадцать в ширину — в обычные дни собирались старшие, собственно пионерские, отряды, но по особым случаям — таким, как торжественное открытие смены — тут легко могли поместиться все дети лагеря.