Назад в СССР

– Это произошло, когда я еще в армии служил. За месяц до дембеля в нашу роту молодых привезли. Один парнишка был хорошим художником и наколки классные делал, – Борис закатал рукав футболки, показав на правом плече красивую татуировку взлетающей ракеты с огненным хвостом, и синие буквы: « РВСН». – Однажды мы бухнули, а паренька попросили наколоть на руках наши имена. Не надо было тогда этому горе-художнику наливать спиртягу… Короче, этот мудила, когда колол, перепутал наши имена. Лехе наколол «Борис», а мне – «Алекс»… Сначала мы хотели порвать этого придурка на британский флаг, а потом решили, что это даже к лучшему. Ну… как память об армейском друге. Теперь мы с однополчанином Лехой как встречаемся, с улыбкой вспоминаем тот случай. Ладно, ты пока рисуй, я через часок подойду…

Я рисовал стенгазету, а сам думал о Лене. И вдруг понял, что она мне очень сильно нравится. Возможно, я даже влюбился в нее. Я с удивлением ощущал, что мое сердце начинало биться быстрее, стоило мне только подумать о девушке. Молодая, симпатичная пионервожатая нравилась не только мне, а всем пацанам в пионерлагере. От нее сходили с ума наш весельчак Борис, мрачный физрук Юра, и болтун-завхоз Алексеевич… Да что там, даже начальник лагеря, Валентин Петрович, украдкой посматривал ей вслед, цокая язычком и вытирая липкий пот со своей лысины.

Ну и что с того, что она старше меня, ведь настоящая любовь не знает границ, тем более возрастных. Мама тоже старше отца на два года и ничего… Пожалуй, мне нужно признаться Лене в своих чувствах, а там пусть она сама выбирает – или я, или этот матрос-балтиец…

Мне вдруг вспомнился огромный желтый плакат, висевший в школе, у кабинета начальной военной подготовки: маленький и тщедушный юноша входит в военкомат, а через два года выходит из него статным усатым мужчиной с широченными плечами, и надпись внизу: « Только армия сделает из мальчика – настоящего мужчину».

Я сидел, склонившись над стенгазетой, и думал о Леночке. Может быть это и есть настоящая любовь, если все время думаешь о человеке и хочешь, чтобы он постоянно, каждую минуту, был рядом? Хочешь видеть ее манящую улыбку, блеск ее красивых глаз, обнимать и ласкать ее трепетное, нежное и такое упругое тело…

– Соколов!

Я вздрогнул и оглянулся: сзади стоял разъяренный Борис.

– Хреновый из тебя художник! Совсем не то рисуешь!

Взглянув на плакат, я увидел, что на нем, прямо посередине, нарисовано большое красное сердечко…

– Иди к столовке, там «газон» с капустой приехал. Поможешь разгрузить…– пробурчал Борис,– не любишь интеллектуальный труд –занимайся физическим…

На следующий день, рано утром, я решил сбегать на поле, за клубникой. Наш корпус располагался всего в тридцати метрах от забора. А напрямую, через сосновый бор, до поля примерно пять минут ходьбы.

Все прошло успешно. Я незаметно покинул территорию лагеря, набрал с краю поля полное ведерко крупной и сочной клубники. А когда уже хотел возвращаться назад, услышал неподалеку громкий собачий лай. Огромный и разъяренный пес бежал прямо на меня, готовясь к прыжку.

– Фу, Джек, – на грунтовой дорожке, отделяющий сосновый бор от колхозного поля, появился велосипедист, крепкий парень в тельняшке, лет двадцати. Собака все же успела вцепиться и разорвать мне рубашку на спине. Я упал и разодрал об корягу колено, но ведерко с клубникой все же чудом сумел удержать в руке и не рассыпать.

Молодой сторож слез с велика и цыкнул на овчарку, она поджала хвост и села рядом, внимательно разглядывая меня.

– Ты с лагеря, пацан? Колхозное добро тыришь?

– Я…

– Что я? Головка ты от патефона! Видал моего пса? Запомни, щегол, если ты или еще кто из пацанов на поле сунется – я Джека сдерживать больше не буду. А пока на память фофана получи!

И он с оттягом отвесил мне щелбан своим толстым, мясистым пальцем, да так сильно, что у меня в ушах послышался колокольный звон, а деревья и облака закружились перед глазами в темпе вальса.

Когда я вернулся назад и перелезал через дыру в заборе, то сразу увидел у нашего корпуса Лену. Она тоже меня заметила.

– Володя, ты с ума сошел? Я же пошутила насчет клубники… как ты вообще посмел покидать расположение лагеря и что… с твоей рубашкой?

Я протянул Лене ведерко с клубникой, но она отвернулась:

– Не люблю я клубнику. Иди в свой корпус, и впредь чтоб такое больше не повторялось!

Она развернулась и быстро направилась в сторону корпуса вожатых.

Я принес в комнату банку с клубникой и поставил на стол:

– Угощайтесь, пацаны!

Тут же налетели парни со всего корпуса. А я снял разодранную рубашку и бросив ее в шкаф, лег на кровать и отвернулся к стене. Почему-то на душе было тоскливо…

Весь день я ходил потерянный. Хорошо, что после обеда проходили соревнования по пионерболу, и я немного отвлекся от мыслей о ссоре Леной.

Вечером начальник лагеря, Валентин Петрович, разрешил первому и второму отряду сходить к реке, развести большой пионерский костер.

Пока водили хороводы возле костра, Борис и завхоз Алексеевич частенько бегали в «Уазик», а оттуда приходили жующие и веселые.

« Бухают, скоты…» – прошептал мне на ухо Яшка.