В конце концов с нами остался только старший. Он и так был не особо разговорчивый. А теперь и подавно. Было видно, что после разговоров о заплыве в Турцию его тяготит наше общество.
Я не стал оправдываться и объяснять, что место, где мы находились не самая лучшая точка, для того чтобы переплыть море и сбежать из Союза.
Совершенно точно — самая неподходящая. Преодолеть пятьсот пятьдесят километров, или двести девяносто миль, вплавь по холодному октябрьскому Черному морю не просто глупо — самоубийственно.
Но у рыбаков уже возникло недоверие, которое нас разобщило. Даже, если бы они согласились, что в Турцию мы бы не доплыли и за две недели, то теперь все, что связано с нами вызывало бы подозрения.
Старик встал хлопнул себя по штанинам на бедрах
— Ну, согревайтесь. Мне надо снасть проверить, — он обратился к нам, не смотря в нашу сторону. — шторм вроде улёгся. Завтра в море. На ставридку пойдем. Последние дни не ходили в море. Рыбхоз стоит нас ждет.
Он ласково называл рыбу ставридкой,и по одному этому слову было понятно, что старик любит свою работу.
Несмотря на недоверчивость его коллег, я испытывал симпатию к этому простому человеку, потому что знал, что он не сделает подлости или гадости.
Об этом говорили его глаза. Он всё равно проявлял гостеприимство, искренне участие и широту души, присущие большинству советских людей.
Ёлки-палки, да что же такого произойдет с этими же самыми людьми, некоторые из которых, будут готовы рвать, драть и даже убивать за эфемерные материальные блага?
Предавать и обворовывать, идти по головам. Эх.
Старик вышел на улицу вслед за остальными и мы остались втроем. Я отвлекся от своих мыслей и задремал, хотя сидя на деревянной скамье это было очень неудобно.
Через часа полтора за нами приехала машина. До ее приезда к нам в помещение, так никто и не зашел. Жигуль копейка небесно-голубого цвета. Водителя завел один из рыбаков. Я встал, и, как единственный, наполовину дееспособный «боец» из нашей тройки, стал собирать мокрые гидрокостюмы и снарягу.
Возникла неловкость. Надо было возвращать теплую одежду. И у нас не было обуви. Старик снова зашел пристально посмотрел на меня и мгновенно понял о чем я думаю.
Я даже не увидел, какой сигнал он подал свои и уже через две минуты перед нами лежали три пары старых, но ещё вполне носимых рыбацких сапог.
— Одежду оставите в Керчи, в моряцком общежитии на Гагарина. Вахтерше теть Нине. Гагарина 3, запомнишь? Не торопись, отвезешь как оказия появиться.
— Запомню, Гагарина 3. Вахтер тетя Нина. Она вас знает?
— Сестра моя. Скажешь от Николая.
— А отчество?
— От Николая и всё. Она поймет. Я позвоню ей.
— Хорошо.А мы точно в Керчь?
— Вас туда повезут. Ваша посудина должна туда причалить. Водила ваш так говорит.
Мужик приехавший за нами кивнул,
— Давай помогу, — он потянулся и перехватил часть снаряги видя, что меня качает без сил.
— Помогите ребятам, — махнул рукой старик и рыбаки стоявшие на входе, помогли дотащить, снаряжение, мокрые гидрокостюмы.
Потом они перенесли на руках Лену и усадили ее на первое сидение, помогли довести профессора — он был никакой.
Они с водителем уложили снаряжение, ласты и гидрокостюмы в багажник. Затем встали поодаль, с руками засунутыми в карманы курток и штанов, и стали наблюдать за нашим отъездом.
Я поблагодарил рыбаков за спасение и приют, на что они сдержанно покивали серьезными лицами. Тогда я попрощался с ними и уселся на заднее сидение за водителем.
Мужик в чью машину нас посадили, оказался приятным малым, он не совался с вопросами о ЧП, старался проявить ненавязчивое участие, уточнив у меня и у Лены, насколько нам комфортно и удобно в машине.
Профессора он не спрашивал, так как тот тихонько захрапел, почти мгновенно уснув в машине на заднем сидении рядом со мной и прислонившись к стеклу виском.
Водитель достал с задней полки небольшую подушку с индийскими орнаментами и слоном-человеком Ганешем и заботливо подложил ее под голову Ниязову.
— Ну поехали?
— Поехали, — ответил ему я.
Он посмотрел на молчащую Лену, покачал головой но ничего не сказал.
— Лен, ты как? — спросил я девушку на переднем сидении.
Сперва она никак не реагировала на мои слова, но потом медленно повернулась ко мне и качнула головой. Видимо, это означало, что с ней все более менее нормально. Я посмотрел в окно. Уже полностью стемнело, Луны не было видно, поэтому море и скалы казалось чернильно-черными.
— Сколько нам ехать?
— Думаю, минут за сорок доберемся, — водитель повернул ключ зажигания и с полтычка завел двигатель копейки. Поршни равномерно заработали с урчащим рыком, который ни с чем не перепутать.
Гордость советского автопрома имел кожаные сиденья без подголовников, потолок в мелкую дырочку и тонкий руль, считающийся изящным в те времена и сделанный из черного глянцевого материала, напоминающего костяной пластик.
Внутри руля находилось еще одно тонкое металлическое хромированное кольцо меньшего, чем руль диаметра, служившее клавишей для сигнала.