Назад в СССР 2 (СИ)

Довольно быстро к нам подошел дежурный и встал рядом, между нами и лестницей. Он смотрел прямо перед собой и не обращал на нас никакого внимания.

— Документы есть?

Я уже хотел ответить, что нет, но тот который вез нас за рулем, полез во внутренний карман пиджака и, к моему удивлению, извлек из него три краснокожих документа. Он почти строевым шагом зашел в кабинет и положив документы на стол, снова отступил назад.

— Разрешите идти?

— Идите.

Капитан взял документы, один паспорт передал коллеге, один отложил, вставил бумагу в пишущую машинку и начал печатать на ней.

Я вспомнил, как в прошлой жизни в постсоветской России, как-то особист, бывший кгбшник,а теперь уже фсбшник разоткровенничался и рассказывал, мне с приятелям про свою внутреннюю кухню времен СССР.

— Никогда не угадаете, чему первым делом учили нас всех на первом курсе, и это практикуется, почти во всех учебных заведениях КГБ. Печатанию на машинке!!! Сколько проклятий и матюгов доставалось Юнисам, Эрикам, Роботронам, — он перечислял всевозможные модели на названия фирм изготовителей.

— А знаете почему?, — он продолжал не дождавшись нашего ответа, — потому что оперативник, который сам умеет печатать, не только экономит время и деньги Родины, но и сокращает вероятность утечек секретной информации через машинисток или секретарш.

Глядя на работу двух офицеров, я вспомнил, что еще их ведомство называли Комитетом государственной бюрократии.

Оперативнику КГБ почти никогда в подлинной жизни не приходилось стрелять, хотя в его служебном удостоверении и было торжественно записано право на ношение огнестрельного оружия.

Старые чекисты любили говорить, что главным оружием сотрудником КГБ была шариковая ручка и печатная машинка. А главным продуктом этой страшной и пугающей умы граждан спецслужбы были бумаги, справки, отчёты.

Миллионы и миллионы страниц рукописного и машинописного текста, собранных папки, фотографий, таблиц, схем и графиков.

Справки, бумажки, справки. Бумажки, справки, бумажки.

У оперативников был с ненормированный рабочий день. И им всё время приходилось с утра до поздней ночи печатать, собирать и раскладывать оперативные документы, подшивать тысячи бумажек в бесконечные сов.секретные дела.

Служба в КГБ была престижна и романтизированна советскими фильмами и книгами про доблестных разведчиков и контрразведчиков, но на самом деле, к концу семидесятых в ней было девяносто процентов канцелярщины, пять процентов муштры и пять всего остального.

Поэтому общение с нами, а точнее допрос, были для этих двоих, чем-то вроде увлекательной игры, глотка свежего воздуха в их пыльных архивах и папках. Развлечения, которое могло принести если не повышение по службе, то по крайней мере удовлетворение, а может дажи и новую агентуру.

В нашем положении, когда несколько лет назад тип по имени Петр Патрушев, забавное совпадение, вплавь добрался из Грузии в Турцию, рассчитывать на короткую профилактическую беседу не приходилось. История изобиловала подобными случаями.

Патрушев вдохновил на подобный «подвиг» еще одного перебежчика — Валерия Комиссарова, благополучно проплывшего в четырехбалльный шторм двадцать километров.

И все это на Черном море. Я мысленно приготовился к тому, что все это продлится не один час. Но всё-таки не ожидал, что допрос продлиться до двенадцати часов утра следующего дня.

Мы молчали и ждали стоя два часа. Перед допросом у нас обшарили карманы и ничего в них не нашли. Лена готова была свалится с ног от усталости и напряжения и только какое-то второе дыхание придавало ей сил.

Профессор, наоборот, протрезвел и выглядел уставшим, но более адеканым, чем час назад. Он взглянул на меня безразличным взглядом.

Потом появилось еще двое дежурных и нас развели по разным кабинетам на допрос.

Дежурный проводил меня в помещение и молча вышел. В кабинете мы остались втроем.

Мне было жаль моих товарищей по несчастью, я попытался объяснить гбшникам, что Лене, да и профессору тоже, нужна медицинская помощь и я готов уступить очередь.

Офицер с звездами капитана на плечах резко оборвал меня:

— Ты что, учить нас собрался?

Затем он представился. Меня допрашивал капитан Сухоруков. Второй так и не представился. Я догадался что, они планировали поиграть в доброго и злого следователя.

— Фамилия, имя, отчество, — четко выговаривая каждый слог приказал представиться Сухоруков.

Я спокойно назвал.

— Число, месяц и год рождения, — наработанная интонация капитана не менялась

Я слегка замешкался на годе рождения. Я быстро назвал дату и месяц, ведь я отметил восемнадцатилетие пару месяце назад, а вот с годом произошла заминка. Мне действительно пришлось напрячь память, чтобы вычислить его.

Усталость затормаживала мою способность считать и реакцию. Меня больше заботила мысль о том, что мне не предложили сесть. Я не чувствовал ног от изнеможения.

— Ты что, Бодров не помнишь год своего рождения? О чем задумался? А? — это было сказано агрессивно. Сухоруков пристально смотрел мне в глаза. Я не отвел взгляда и ответил: