Спросила подавшая заявление на развод… Сейчас не до мелких счётов.
— Я не знаю, как снабжается Ленинград. Предлагаю лететь туда, где всё своё: мандарины, хачапури и цинандали. Долго жить в люксе «Астории» и мне накладно. В Минск при любом раскладе не стоит возвращаться несколько месяцев. Понятно, что на АЭС бросят массу сил и денег, погубят сколько-то людей, выбросы радиации прекратятся. То есть на улице не опасно. Но наладить контроль, чтоб заражённая пища не попала на стол, быстро никто не смог бы. Даже коммунисты.
— Ты так их ненавидишь!
— Да, Виктория Львовна, не люблю. Но в данном случае коммунизм имеет свои плюсы. Они умеют мобилизовать людей на чрезвычайщину. Создать проблему и героически её преодолеть — их главное развлечение. Кстати, надо узнать — исключили ли меня? А то за полтора года партвзносы не плачены. Барышни! Предложение такое. Сейчас летим в Тбилиси. Друг Резо обеспечит посадочную площадку в лучшем виде. Оля, любишь страстных кавалеров? Роста они, правда, поменьше белорусов.
Это — правда. По моим наблюдениям, акселерация у молодых грузин началась чуть позже. Потом наверстают и перегонят.
— Давай без шуток, — отмахнулась она.
— Далее зависит от того, согласится ли Виктория подписывать со мной контракт и лететь в США. Либо лететь без контракта, делая вид, что ничего не произошло. Тогда Оля пусть выбирает между Массачусетсом и Пенсильванией, читал, предоставляются неплохие гранты для сбежавших из «империи зла». Полностью оплачивать учёбу не собираюсь, но поддержу. К второму курсу найдёт работу, на жизнь хватит вполне.
Сёстры встретились взглядом, и я заметил неприятную перемену в Ольге. Фактически поставил её будущее в зависимость от готовности старшей сестры вернуться в семейное лоно. Та старалась. По ночам — особенно, насколько это возможно при годовалом ребёнке и младшей сестрице за стеной. Я уже немного привык к такому положению дел. Но сколько-то возвышенные чувства не вернулись ничуть. Девяносто процентов лояльности к Вике оттого, что она — мама Маши. А её лояльность ко мне пока не простирается до готовности лететь в Америку.
— Тбилиси… Хорошо. Мы с Ольгой не были в Грузии. Лететь сколько? Как Ванечка выдержит?
Пацан прекрасно перенёс поезд. А если начнёт вопить в самолёте, это будет проблема пассажиров, летящих рядом, нас не заставят сойти, рейс беспосадочный.
Я поднял трубку и набрал хорошо знакомый номер.
— Гамарджоба, генацвале! Сижу в Ленинграде в гостинице «Астория», тут по радио передали: у украинцев атомная станция взорвалась, накрыло не только их, но Белоруссию и часть России тоже. Что? Конечно, дорогой. Бегу за билетом.
Он-лайн его не купить. Я заказал такси через сервис отеля и помчался за билетами в круглосуточную кассу. Без стеснения сунулся в свободное окошко для ветеранов и Героев Советского Союза, сунул паспорта и получил нужные листочки. Советский у меня заграничный долгоиграющий, продлил в Москве по пути в Минск. Раньше в СССР так было: при выезде за бугор сдаёшь внутренний, получаешь международный, действительный лишь на время командировки. В общем, если бы не ПГУ, огрёб бы проблемы. Ничего, подстраховали.
Перед сном Оля заложила, пока Вика мылась в душе:
— Она звонила в Минск. Мама сказала, Гошу выпустили.
— Так давно пора.
— Ему накинули за дебош в изоляторе несколько суток. Не важно. Он съездил в Ждановичи, обнаружил, что замки заменены.
— Взломал?
— Нет, не до такой степени отмороженный. Обнаружил шмотки в гараже, забрал. Вернулся к себе. Но до этого заехал на Пулихова плакаться. Худой, осунувшийся, мама говорит — щёки словно собачьи брыли висят.
— И как Вика восприняла?
— Вроде без особых эмоций. Да, жалеет его. Не понимаю, почему давно не сказала: забудь дорогу ко мне.
Я не стал озвучивать свои версии, но взял на заметку: мне жена ничего не сообщила.
В Грузии нас принимали так, что обе взрослые женщины и очень маленькая не раз восклицали: почему мы сразу поехали не сюда, а в Ленинград? Даже Ваня в колясочке улыбался и гукал как-то более радостно. Резо моментально организовал показательный турнир первого и пока единственного чемпиона мира из СССР по профессиональному боксу с тяжеловесами и супертяжеловесами республики, против пяти соперников я боксировал по два раунда, очень тщательно дозируя силу ударов, чтоб парням мало не показалось, но никому не погасил свет и ничего не сломал. Нас буквально носили на руках. На приёме у Шеварнадзе я почувствовал, что скоро лопнет даже демоническое здоровье, если опустошать рог с вином один за одним, обязательно до дна, иначе «не уважаишь». Правда, приём был неофициальный, без информации для прессы, так как неприятная тень невозвращенчества пока ещё порхала за моей спиной.