Когда я спускался по крутой лестнице с третьего этажа ГУВД, где заседала комиссия, за моей спиной, стараясь ступать тихо, плелся Обрезанов. Говорил же мне один старый-престарый вор: «Никогда, малой, никому не верь, и никогда ничего не проси». Я сейчас даже не могу вспомнить его фамилию, но эти слова отпечатались в моем сознании на всю жизнь.
Выйдя на улицу, я достал сигареты. Обрезанов прошел мимо к своей машине.
– Может, подбросишь? – Я склонился над зажигалкой.
– Конечно! – непонятно чему обрадовался Макс. – Садись. Ты куда сейчас? В отдел?
Он думает, что я идиот? Или хочет мне дать понять, что не случилось ничего страшного?
– Зачем в отдел? В гастроном, за водкой. А потом – по блядям. – Я удобно разместился в кожаном сиденье.
Добротные чехлы. Дорогие и уютные. Нет, чувство прекрасного и вкус к хорошим вещам у Обрезанова есть. Жаль, что только к вещам.
– Да брось ты! – Лицо Макса слегка исказило подобие улыбки. – Ну ты что, не понимаешь? Задача поставлена. Ее надо выполнять. А ты бы поступил по-другому, что ли?
– Конечно, в отдел, – невпопад продолжил я. – Куда же еще? Только по пути адресок один проверим? Я мигом.
Обрезанов решил, что трудный разговор закончился, обрадовался и согласился. Неужели он думал, что все и должно было закончиться именно так?..
… – Вот сюда, во двор. Здесь кент один проживает. Пойдем, тряхнешь стариной?
Пока Максим закрывал дверцу машины, я присел на капот. Ты даже не знаешь, что этот «колодец» – двор брошенной, приготовленной к сносу четырехэтажки?.. Хорош начальник уголовки, нечего сказать.
Я сложил на капот удостоверение и пистолет. Кивнул на них:
– Выкладывай.
Обрезанов понял и побледнел. Он слишком хорошо меня знал, чтобы сердить.
– Андрей, – я видел, как вмиг пересохли его губы, – брось дурить. Ты не первый день в милиции… Кому это нужно?
Он спрашивает меня, сколько я в милиции? Где-то я уже слышал этот вопрос. Кому это нужно? Мне.
– Если не выложишь пистолет и удостоверение, то мне сейчас придется бить рожу своему начальнику. А так поговорим как мужики. Давай, Обрезанов, не бойся. Я сейчас объясню тебе то, чего не смог объяснить, когда ты мне лет пять назад в рот заглядывал. Я тебя опером учил быть, а нужно было из тебя человека делать. Между этими понятиями иногда бывает пропасть. Может, и не знал бы я того стыда, который испытал. Выкладывай удостоверение!
Обрезанов повиновался, и я пошел на него как бульдозер. Я ненавидел его, так сказать, всеми клетками своего организма. Когда дорожка, мощенная битым кирпичом, закончилась и Обрезанов, упершись в стену, закончил пятиться, я встал в трех шагах сбоку. Меня вдруг обожгло мыслью о том, что если я сейчас
И вдруг все схлынуло. Словно из ведра выплеснули воду. Мне стало жаль этого подонка. И мне нечего было ему сказать. Постояв еще секунд десять, я развернулся и пошел к машине. Обрезанов, как приговоренный к расстрелу, продолжал стоять у стены. Его пальто было перепачкано в известке и кирпичной крошке. Мой начальник был жалок.
За спиной остались ворота «колодца». Здание, которое готовится к сносу вот уже десять лет. Обрезанов знал это, потому что это была
Как только я понял это, я сразу остановился. Слишком все просто. А где просто, там ложь. Мне никогда и ничего просто не дается. Чем же Обрезанов лучше меня?
Я еду
И не забыть бы купить хлеба.
Глава 13
Что-то около полугода назад я, Гольцов и Жмаев сидели в моем кабинете и пили чай. В тот день на повестке дня были анекдоты о «новых русских». Когда все «шестисотые» и «Запорожцы» были «разбиты», Леша выдал доселе неизвестную историю. Он вообще никогда не смеялся над анекдотами, поэтому считался самым смешным рассказчиком. А история вот такая. Собрались как-то раз трое «новых русских» и от нечего делать решили сыграть в русскую рулетку. Первый взял пистолет, вставил патрон – выстрел – мозги на стене. Второй поднял с пола пистолет, вставил патрон – выстрел – еще один труп. Третий проделывает ту же операцию, но в последний момент ему приходит в голову мысль: «А разве можно «макаровым» играть в русскую рулетку?»
Вот такая история. Я рассмеялся, а Жмаев с минуту думал и заявил:
– Теперь третьему тоже лучше застрелиться.
Встал и пошел дальше дежурить.