Нажмите кнопку

Он понимал: дать оценку этому случаю не так-то просто. Здесь нельзя говорить о правильном и неправильном. Несомненно, это не было противостоянием добра и зла. Миссис Уилер, шериф, учительница мальчика, жители Джерман-Корнерс – все они, вероятно, хотели как лучше. Неудивительно, что они пришли в возмущение при мысли, что родители семилетнего ребенка не научили его говорить. Поэтому можно считать, что они действовали в соответствии с законом и из благих побуждений.

Просто зло очень часто вырастает из самых добрых намерений.

Нет, лучше оставить все как есть. Взять Пааля с собой в Европу – ко всем остальным – было бы ошибкой. При желании он мог бы этого добиться: все четыре семейные пары обменялись документами, дающими право на опекунство над ребенком, если что-то случится с его родителями. Но это причинило бы Паалю еще больше неудобств. Он стал бы обученным телепатом, а не врожденным. Хотя, по их теории, все дети рождались с атавистической способностью к телепатии, которую так просто утратить и так трудно восстановить.

Вернер покачал головой. Жаль, что так вышло. Мальчик остался без родителей, без своего дара, даже без имени.

Он потерял все.

Впрочем, может быть, и нет.

Продолжая идти к станции, Вернер направил свой разум к дому шерифа. Они стояли у окна в комнате Пааля и смотрели на закат, окрашивающий Джерман-Корнерс в огненные цвета. Пааль прижался щекой к жене шерифа. Последний ужас от потери своих способностей еще не рассеялся, но было там и нечто другое, что уравновешивало его. Нечто, что Кора еще не до конца поняла, но уже почувствовала.

Родители Пааля не любили его. Они были слишком увлечены своей работой, чтобы у них оставались время и силы на любовь к ребенку. Доброта – да, внимание – постоянно, но все же они воспринимали Пааля как часть эксперимента.

Поэтому любовь Коры Уилер могла показаться Паалю чем-то еще более странным, чем разрушающая сила человеческой речи. Но так будет не всегда. В тот момент, когда остатки его дара развеются, разум Пааля останется беззащитным, но Кора будет рядом и сумеет смягчить боль. И всегда будет рядом.

– Вы нашли того, кого искали? – спросила седая женщина за прилавком, заваривая кофе Вернеру.

– Да, спасибо, – ответил он.

– И где же он?

Вернер улыбнулся:

– Дома.

Перевод С. Удалина

Ударная волна

– Говорю тебе, с ним что-то творится, – сказал мистер Моффат.

Кузен Уэндалл потянулся за сахарницей:

– Значит, они правы. – Он насыпал сахара в кофе.

– Ничего подобного! – резко возразил Моффат. – Совершенно они не правы.

– Но если он не работает.

– Он работал, примерно до прошлого месяца. И работал превосходно, когда они решили вдруг, что его надо заменить.

Пальцы мистера Моффата, бледные и желтоватые, замерли на столе. Нетронутые яичница и кофе остывали рядом.

– Почему ты так расстраиваешься? – спросил Уэндалл. – Это же просто орга́н.

– Это гораздо больше, чем орган. Он был здесь даже до того, как достроили церковь. Восемьдесят лет он здесь. Восемьдесят!

– Долгий срок. – Уэндалл откусил от намазанного джемом тоста. – Может, даже слишком долгий.

– С ним все в полном порядке, – продолжал Моффат. – По крайней мере, было до сих пор. Вот почему мне бы хотелось, чтобы сегодня утром ты посидел со мной на хорах.

– Может, все же показать орган какому-нибудь мастеру?

– Он только согласится со всеми остальными, – горько произнес Моффат. – Просто скажет, что орган слишком стар, слишком изношен.

– Может, так оно и есть.

– Ничего подобного! – Мистер Моффат раздраженно передернулся.

– Ну, не мне судить. Хотя орган действительно очень старый.

– Он прекрасно работал до сих пор. – Мистер Моффат уставился в чашку с черным кофе. – Чтоб их всех… – пробормотал он. – Решили от него избавиться. Чтоб их…

Он закрыл глаза.

– Может, он понимает? – сказал мистер Моффат.

Стук их каблуков, похожий на тиканье часов, нарушил тишину церкви.

– Сюда, – показал Моффат.

Уэндалл толкнул толстую дверь, и они пошли вверх по мраморной винтовой лестнице. На втором этаже Моффат переложил портфель в другую руку и достал кольцо с ключами. Он отпер дверь, и они вошли в пыльную темноту хоров. Они двигались сквозь тишину, два отдающихся слабеньким эхом звука.

– Вон туда, – сказал Моффат.

– Да, я вижу, – отозвался Уэндалл.

Старик сел на отполированную за долгие годы до зеркального блеска скамью и включил маленькую лампу. Конус света разогнал тени по углам.

– Думаешь, солнца не будет? – спросил Уэндалл.

– Не знаю.

Мистер Моффат отпер и с грохотом откинул ребристую крышку органа, раскрыл пюпитр. Нажал на истертую за долгие годы кнопку.

В кирпичной комнатке справа внезапно раздался выдох, гул нарастающей энергии. Стрелка воздушного манометра пробежала по шкале.

– Теперь он ожил, – сказал Моффат.

Уэндалл пробормотал что-то и пошел по хорам. Старик последовал за ним.

– Что ты думаешь? – спросил он, когда они вошли в кирпичную комнату.

Уэндалл пожал плечами:

– Не могу сказать. – Он посмотрел, как работает мотор. – Воздушная струя, – сообщил он. – Движется благодаря воздействию электромагнитного поля.

Уэндалл прислушался:

– Звук вроде нормальный.