Можно утверждать, что долг поэта именно как поэта лишь косвенно является долгом перед своим народом; прежде всего это долг перед своим языком:, обязанность, во-первых, сохранить этот язык, а во-вторых, его усовершенствовать и обогатить. Выражая то, что чувствуют другие люди, поэт вместе с тем изменяет само это чувство, делая его более осознанным; он побуждает людей более отчетливо себе представить, что они в настоящий момент чувствуют, а тем самым преподает им определенные представления о них самих. Но поэт — не просто человек, в большей мере наделенный даром осознавать, чем другие; как индивидуальность он отличается от других людей и от других поэтов, и он может побудить своих читателей осознанно пережить вместе с ним чувства, до него остававшиеся им неведомыми. Здесь и лежит различие между писателем, которого просто отличают известные странности или признаки безумия, и настоящим поэтом. Первый тоже может испытывать чувства, остававшиеся до него неведомыми, однако эти чувства никто с ним не может разделить, и, стало быть, он не нужен; второй же открывает те новые способы восприятия, которые у него могут перенять другие. И практически, воплощая эти новые способы восприятия, поэт движет вперед, обогащает язык, на котором он говорит.
Я достаточно долго говорил о тонких различиях в строе чувств у разных народов, о различиях, которые запечатлеваются в языках этих народов и находят здесь свое развитие. Однако мир воспринимается разными народами по-разному в силу не только того, что они живут в разных местах; различия в восприятии возникают и от различия эпох. В самом деле, восприятие наше изменяется непрерывно с ходом перемен, происходящих в окружающем нас мире; мы в этом смысле отличаемся не только от китайцев или индусов, но и от наших соотечественников, живших несколько веков тому назад. Мы отличаемся и от наших отцов, да, наконец, и от самих себя, какими мы были всего год назад. Это всем ясно; менее ясно другое — что это одна из причин, по которой мы не можем позволить себе перестать создавать поэзию. Большинство образованных людей гордятся своими великими писателями, хотя, быть может, никогда их не читали, — гордятся так же, как всем великим, что создала их страна; есть даже писатели, прославившиеся настолько, что их имена подчас упоминаются в политических речах. Но, как правило, все понимают, что такой гордости недостаточно; что, если не будут появляться новые великие писатели, а особенно великие поэты, язык народа начнет угасать, начнет загнивать и его культура, и, быть может, она будет поглощена культурой более сильной.
Итак, если мы не располагаем живой литературой, мы, несомненно, будем испытывать растущее отчуждение от литературы прошлого; если мы не добьемся непрерывности развития, литература прошлого будет становиться для нас все более и более далекой, пока не станет нам столь же чуждой, как литература какого-нибудь другого народа. Ведь наш язык продолжает непрерывно меняться; под давлением материальных изменений в окружающей нас действительности многообразно изменяется наш образ жизни; и если среди нас не окажется несколько человек, у которых исключительная восприимчивость соединяется с исключительной властью над словом, наша способность не то что выражать, но даже испытывать какие бы то ни было чувства, кроме самых грубых, придет в упадок.