Назови меня по имени

Какой-то первоклассник в костюме тигрёнка подбежал к Маше с криками: «Облей меня! Облей меня!» – и она, войдя в роль, погналась за ним, громко шлёпая Петькиными резиновыми сапогами. Вдруг ребёнок куда-то пропал, а на пути возникла фигура без карнавального костюма. Маша автоматическим движением несколько раз нажала на горлышко пульверизатора, и мощная струя брызг полетела в лицо директрисе.

Нинель попыталась заслониться рукой от потока воды, но вместо этого непроизвольно мазнула по щеке краешком ладони. Под размытым слоем пудры и тонального крема обнажилось застарелое яркое сосудистое пятно.

Тёмные дуги бровей директрисы поползли к переносице, но женщина мгновенно взяла себя в руки. Достала из кармана платок, промокнула лицо, заулыбалась и начала громко – даже чересчур громко – хлопать в ладоши. Под ёлкой готовили новую сцену. Дед Мороз призывал детишек прогнать мерзкую Слякоть, и этот сценарный ход, надо полагать, полностью совпал с желаниями начальства.

Маша ретировалась из зала без лишнего сопротивления, выбежала в коридор и бросилась к учительской, по пути налетев на группку одиннадцатиклассников, которые так некстати спускались по лестнице.

– Здрасьте, Марья Александровна! – крикнул кто-то ей вслед.

Чтоб вас всех, подумала Маша про себя, и буркнула на ходу: «Привет, Бояринова».

В учительской, по счастью, никого не было. Маша стянула с себя шляпу, сбросила с ног болотные сапоги. Отдышалась, вспомнила про чекушку и подумала, что вот сейчас бы самое время…

Но за Машиной спиной хлопнула дверь, и в учительскую снова вошла директриса. Что же она никак от меня не отвяжется, мелькнуло у Маши в голове.

Директриса держала в руках платок со следами тонального крема. В проходящем свете красные пятна на её щеках сделались особенно заметны.

У Маши оставалась последняя попытка превратить случившееся в новогоднюю шутку.

– Не смешно, – сказала Нинель.

В голосе начальницы звучало не только возмущение, но и досада.

– Это случайность, – беспомощно повторила Маша. – Я не видела, что вы там стояли.

Директриса подошла к зеркалу и краешком платка аккуратно вытерла нижнее веко.

– Всё вы прекрасно видели, – вздохнула она. – Но мне и правда хочется верить, что вы это сделали случайно. А вовсе не потому, что я застала вас за распитием спиртного на рабочем месте.

И Нинель ушла, громко стукнув дверью – может быть, тоже не нарочно, просто в учительской осталась открытой форточка.

Маша припомнила подробности недавнего происшествия и засмеялась. Неужели директриса и в самом деле считала, что правнучка академика Иртышова устроила ей холодный душ из одного только желания навредить? Сегодня же, если не забуду, расскажу об этом случае Марку, повеселю его, решила Маша.

Марк, насколько она знала, тоже никогда не мог найти общий язык с институтским начальством. Мы с Марком два сапога пара, думала Маша, и чем больше она убеждала себя в этом, тем веселее становилось у неё на душе.

К концу дня рабочие на втором этаже вытащили из комнаты отдыха всю мебель. Они застелили пол крафтовой бумагой и сняли с потолка старое покрытие, бурое от пятен и потёков. Это были следы прошлогодней аварии: год назад в кабинете физики, который находился прямо над группой продлённого дня, прорвало водопроводную трубу.

– Завтра всё уберём, хозяйка, – сказал ей старший рабочий, накрывая инструменты полиэтиленовой плёнкой.

Второй, молодой и хмурый, весь день молчал. Наверное, он ничего не говорит, потому что не знает русского, решила Маша.

Она стояла в дверях и смотрела, как мастера покидают рабочее место. Младший показался ей почти ровесником её выпускников. Он на ходу застёгивал куртку и мычал под нос какую-то грустную восточную мелодию. О чем, интересно, поёт этот мальчик, спросила себя Маша.

И тут же ответила себе: о любви, конечно. О чём же ещё. Если бы Маша умела петь – наверное, она тоже пела бы: о дороге с работы, о Марке, об их сегодняшнем вечере, и молодой рабочий, не сказавший за весь день ни одного лишнего слова, понял бы Машу, даже не зная русского языка.

Глава 5

– «Я тебя люблю» – как пошло это звучит… – сказал Марк. – Скоро такие слова останутся только в книгах. Вместо этого люди будут говорить: «Я уважаю твоё личное время и твою территорию».

Он стоял у окна и курил в форточку. Квартирная хозяйка, или попросту старуха, как Марк её называл, всегда ворчала, когда чувствовала в квартире запах дыма, но сама делала точно так же: курила в форточку в своей комнате или на кухне, и потому в доме всё время стоял горький, глубоко въевшийся в стены, застарелый табачный дух.

Марк жил в самом центре Москвы, в месте, которое старожилы и историки называют Ивановской горкой. Он снимал комнату на первом этаже старого пятиэтажного дома, напротив усадьбы, в позапрошлом веке принадлежавшей промышленнику и банкиру Андрею Львовичу Кнопу. Марк был соседом банкира уже целых пятнадцать или шестнадцать лет.