Назови меня по имени

Вернувшись с прогулки, она даже не успела нажать на кнопку звонка: Алёша распахнул дверь прямо перед её носом, будто бы точно знал, в какую секунду учительница поднимется на этаж. Вполне вероятно, он подглядывал за ней в глазок. Маша так и спросила его:

– Подкарауливал, что ли?

– Нет, конечно. Просто умею вас чувствовать.

– Что значит «умею»? – удивилась Маша.

Алёша засмеялся.

– Я как собака. Всегда знаю, когда вы к двери подходите. Ни разу ещё не ошибся.

– Так ты, значит, медиум! – Она подала мальчику пальто и, опираясь о табуретку, стянула с ног сапоги. – Тебе нужно тренировать интуицию.

Алёша повесил Машину одежду на вешалку и обернулся. Лицо его выглядело серьёзным.

– Бесполезно. Я только вас умею чувствовать, Марья Александровна.

Ну ты и ляпнул, подумала Маша. И что я должна тебе на это сказать? Не дай бог, влюбишься в меня, что тогда?

Но остальная часть урока прошла ровно. Ученик больше не подавал никаких поводов для тревоги. Маша успокоилась и даже посмеялась над собственной мнительностью. Ну что же, говорила она себе, посещать Алёшу ей придётся теперь гораздо реже. Родителям не терпелось вернуть ребёнка в класс, а значит, Машины визиты в следующие полгода будут связаны только с репетиторством: три часа в неделю для занятий русским и литературой, полтора – на подготовку к ЕГЭ по истории. Алёшино здоровье к концу года выправилось, и со второго полугодия из надомника он становился обычным учеником.

Алёша был на полголовы выше своей учительницы. Его непропорционально длинные конечности двигались как-то разлаженно, словно крепились к телу с помощью шарниров. Шея его, худая, с отчётливо выпирающим адамовым яблоком, сама собой вытягивалась вперёд, как у африканской газели, а на шее сидела нелепая прямоугольная голова со светлыми волнистыми волосами. На высоком лбу рельефно выступали лобные бугры. Подбородок тоже лез вперёд – казалось, изнутри этого лица рвалось наружу нечто такое, что невозможно было скрыть, да молодой человек уже и не скрывал. Алёшина некрасивость уравновешивалась очень спокойным взглядом зеленоватых глаз за толстыми стёклами очков. Светлана Павловна покупала сыну очень стильные оправы; лицо в этих очках как бы смягчалось, становилось простым, домашним, одним словом – никаким. Казалось, Светлана Павловна прилагала особые усилия, чтобы создать для Алёши образ, делающий её ребёнка незаметным настолько, насколько это возможно. Добротные вещи, которые она ему выбирала, были весьма скромного покроя и неброских оттенков – серого, песочного, тёмно-синего. Материнская попытка замаскировать Алёшин непростой характер выглядела трогательно, но смысла не имела: Маша знала, что этот мальчик никогда не походил и не будет походить на других детей.

В июне Алёше уже исполнялось девятнадцать, и он был самым старшим мальчиком в 11-м «А» классе. Целый год Алёшиной учёбы пропал впустую, так как в девять лет он перенёс операцию на сердце и остался на второй год. Но после коррекции врождённого порока Алёшины беды не кончились. В четырнадцать он, маленький и щуплый, начал быстро расти. «Гормональная перестройка организма» – так говорят медики о подобных переменах. К проблемам с сердцем, которое, со слов врачей, не поспевало за ростом скелета, добавились проблемы с суставами, и ребёнку поставили диагноз «ревматоидный артрит». У мальчика дважды в год опухали колени, а в прошлом году впервые заболело тазобедренное сочленение – на снимке обнаружили воспалительный выпот, и врачи настаивали на щадящем режиме. Мальчику назначили гормоны, и несколько месяцев назад воспаление успокоилось; осталась только лёгкая хромота, почти не заметная глазу.

Незаметная, потому что молодой человек и без того был угловат и неловок, а может, он просто выглядел так в большой старомодной квартире своих родителей, где даже мебель подобралась приземистая. Например, в зале рядом с низеньким пузатым комодом стоял лакированный журнальный столик на гнутых ножках. Кому сейчас нужны журнальные столики, кто читает за ними газеты?

Алёшин папа, Владимир Львович, – читал.

Владимир Львович, лысый, полноватый господин в возрасте далеко за шестьдесят, походил на флегматичного буржуа со старых советских карикатур. Однако это было всего лишь ширмой. Маша смотрела на рыхлое лицо с мешками по контуру нижних век, на блестящую лысину и выпирающий из-под пиджака грушевидный живот. Её невозможно было обмануть: за внешним благодушием скрывался властный человек с консервативными взглядами, привыкший держать под контролем всё и вся. Впервые она увидела настоящее лицо Алёшиного отца, когда они беседовали в так называемой библиотеке, где находилось рабочее место главы этой семьи.

Библиотека! Нет, комната Владимира Львовича не имела ничего общего с мемориальным кабинетом Машиного дедушки – всё здесь оказалось непродуманно, неудобно и устроено напоказ. Но Маша поняла главное: в общем пространстве квартиры имелась отдельная территория, принадлежащая только этому мужчине и больше никому.