Назову своей

Семьи уселись за стол, радующий разносолами. Тут тебе и фаршированный чир, и запечённый муксун – деликатесы, выловленные в реке, – и мясо марала, разваренное, с душистыми травами, и грузди солёные, один вид которых возбуждал обильное слюноотделение. Удачно Игнат приехал, между Петровым и Успенским постом*.

Сам он забыл, когда пост держал в последний раз. В Рязанском военном училище не до причуд было. На службе же порой такую дрянь есть приходилось, что вспоминать не хочется, иногда дни терялись, недели путались, не до религиозных традиций. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, так что Игнат принимал традиции людей, к которым приехал, у которых собирался взять себе жену.

Вот такие они, где-то странные, порой фанатично верующие, иногда живущие по законам общины, потому что так проще, не дадут пропасть. Не Игнату судить их, не ему диктовать условия, его дело уважать традиции и быт этих людей.

Он поднялся, вышел на высокое крыльцо. Сумерки, тепло, безветренно, странно тихо, не слышно ни собак, ни домашней скотины, будто замерло всё, только мошка кружит, но от неё придуман репеллент. Бог дал – надо пользоваться.

На крыльцо выбралась Люба. Пока сидели, Игнат рассмотрел её лучше, мнения своего не изменил. Приятная женщина, красивая даже. Платье из вискозы прикрывало колени, зато показывало пышную грудь, голова покрыта обычной косынкой. В миру Люба совсем другая, если верить фотографиям: яркая, современная, модница. Здесь, при родителях, не забалуешь.

Следом выскочил Кирюшка, вцепился маме в подол, поглядывая с подозрением на чужого дядьку, словно чуял что-то, понимал.

– Поди сюда, Кирюшенька… – Выглянула мать Любы, Елена Ивановна, позвала внука. – Идём, вкусного тебе дам. – Кирюшка упрямо покачал головой, сильнее насупился. – Деда сейчас из воздушки по банкам стрелять будет. Пойдёшь? – быстро нашлась она.

Кирюшка довольно подпрыгнул на месте, рванул со всех ног в дом, обогнув сначала Игната, а потом бабушку.

– Пойдём, прогуляемся? – предложил Игнат.

– Куда здесь ходить-то? – криво улыбнулась Люба, ей было заметно не по себе, Игнату тоже.

– Вот и покажешь. Я последний раз лет пять назад здесь был, даже семь, Даша у Фёдора ещё не родилась.

– Пойдём, – вздохнула Люба, оправила невидимые складки на подоле, спустилась с крыльца, Игнат воспользовался, оценил вид сзади – аппетитный.

Беседа не клеилась, настолько глупо себя Игнат не чувствовал давно, если вообще подобное с ним случалось. Генеральский сын родился уверенным в себе – встроенная функция. С ней рос, в детстве ещё опасался гнева Божьего, что не спасётся, потом этот страх выветрился, вышколилась убеждённость, что ему всё по плечу. На женский пол эта уверенность тоже распространялась.

Сейчас шёл, не зная, что сказать. Чужой, по сути, человек. Да, женщина, да, приятная, но абсолютно посторонняя и не такая интересная, чтобы перед ней коленца выписывать. За пределами села он бы точно знал, что делать, говорить, куда направить мысли, и не только мысли, а здесь… Может, послать в эротические дали идею с женитьбой? Дослужится до своих звёзд, успеет. Или жениться на Ритке – была у него зазноба сердца. На роль жены подходила, как корове седло, но вело Игната от неё всерьёз.

Дошли до реки, спустились по густо усеянному травой берегу, устроились на поваленном бревне, подальше от людских глаз. Вроде пошёл разговор. О службе Игната – по верхам, всего не расскажешь, о работе Любы, планах, вкусах, желаниях. Не сокровенно, но понять, что за человек перед тобой, можно.

Люба была бесхитростная, не злобливая, не завистливая, открытая, как на ладони, в то же время, как и предполагал Игнат – битая судьбой, разочарованная женщина. Почему-то не хотелось увеличивать её неудовлетворённость жизнью. Сделать счастливой – получится?

Она поёжилась от дуновения прохладного ветерка с реки. Игнат обнял за плечи, притянул к себе, чувствуя, как замерла соблазнительная фигура в его руках. Не испугалась, скорее наоборот. Провёл большим пальцем по горячей коже вдоль ключицы, услышал ожидаемый вздох, томный, женский, который запускал реакцию в мужском организме после недель вынужденного воздержания. Не так быстро, как привык Игнат, будто что-то останавливало, охлаждало пыл на подходах, и всё же здоровая природа брала уверенный верх.

Развернулся, вынудил повернуться Любу, провёл губами по губам, снимая пробу. Она ответила умело, с придыханием, закинула руки сначала на плечи, потом начала поглаживать шею, заставляя то, неведомое, что остужало пыл, отступать.

Исследовательский интерес сменила похоть, Игнат опустился на траву, облокотился спиной о бревно, потянул ближе Любу, усадил на себя верхом, потёрся бушующим пахом. Впился в губы наглым, жадным поцелуем, прочувствовал ответ. Она не поощряла и не противилась. Позволяла мужским рукам нырять в разрез платья, сдавливая сладкую мягкость. Забираться под подол, скользить по нежным, разгорячённым бёдрам с внутренней стороны и между, по выдающему сильное желание белью. А Любочка-то горячая штучка!