Названец. Камер-юнгфера

— Что вы тут делаете? — спросил он рядовых.

— Арестовали немца. Наши там в горницах, а мы тут поставлены.

— Ах вы, разбойники! — воскликнул Кудаев. — Аль вам голов не жаль.

— Что делать, указали так. Что из этого выйдет, неведомо. Как ты-то на свободе? Тебя ведь связали.

— Мало что.

— Скажи спасибо, отозвался другой солдат. — Тебе, брат лучше, чем нам. Ты ни в чём не замешан. А мы, поди, к утру-то при чём будем.

— Да как вы попали сюда?

— Да нас, как вышли с ротного двора, четыре отряда, отрядили, по двадцати пяти человек в каждом. Сюда вот к Остерманову, других к графу Левенвольду, а третий отряд то же самое учинит с графом Минихом, а четвёртый к кому-то ещё...

— Вице-канцлера Головкина дома захватить, — отозвался другой рядовой и прибавил тревожно. — Да, Господи помилуй, что затеяли! Заварили кашу, а кому-то расхлёбывать? Что вот впереди будет, как вся гвардия поднимется на нас… Диковинное время, ныне жив, а завтра — пропал.

— Да вы бросьте, уйдите, — сказал Кудаев.

— Уйди! Легко сказать это, братец.

Кудаев махнул рукой и бросился бежать далее. Пробежав несколько шагов, он остановился.

— Эх обида, не спросил я, куда цесаревна двинулась. Главное-то и позабыл узнать. Спросит Стефанида Адальбертовна, куда она поехала ночью с нашими солдатами, а я этого-то и не знаю. Ну, да делать нечего.

И Кудаев припустился снова изо всей мочи.

Наконец вдали завидел он Зимний дворец. Несмотря на глухое ночное время, во всех его окнах светились огни. Казалось, что во дворце бал и большой съезд.

"Что за притча?" подумал он, припускаясь ещё шибче.

Через несколько минут Кудаев уже пробежал дворцовый двор и был на крыльце. Но здесь он остановился, как истукан, оробел и окаменел. Все его товарищи однополчане были тут, а по лестнице со второго этажа спускались рядовые, окружая женщину с ребёнком на руках. Кудаев проскользнул в коридор, где были горницы Стефаниды Адальбертовны. Там никого не оказалось. Он стал спрашивать своих товарищей, но вместо ответа один из рядовых крикнул ему, смеясь:

— Ты как выпутался? Зачем прибежал? Полюбопытствовать, что ли? На вот, гляди.

Все преображенцы были при ружьях и шпагах, он был безоружен. Все они смеялись, шутили, болтали и весело сновали по дворцу. Он один между ними бегал, как угорелый, из горницы в горницу.

И, наконец, Кудаев услыхал невероятную весть.

Принцесса правительница с принцем супругом, неодетые, в одном ночном белье, да в шубах, накинутых поверх сорочек, были уже увезены самой императрицей... Теперь свозили со двора младенца "Ивана с кормилицей". А куда девалась Стефанида Адальбертовна и другие фрейлины, камер-медхен и камер-юнгферы, никто не знал, но все подшучивали.

— Должно, в разные мешки их пораскладали, да возят на Неву, в проруби бросают. Одного "Ивана" не приказала императрица обижать.

Наконец, бросаясь из горницы в горницу, Кудаев налетел на самого Грюнштейна, который спокойно лазил и шарил по комодам в спальне принца.

— Ты как здесь? — воскликнул он. — Ах ты шут эдакий! Вот теперь, брат, заплатишь за предательство дядюшки своего. Пристрелить мне тебя сейчас! Да наплевать. Бегай. Завтра за тебя возьмутся. Ты наших рук не минёшь.

Грюнштейн весело рассмеялся, вышел и громко скомандовал на лестнице: Ребята! Собирайся!

Между тем дворец, весь освещённый, постепенно всё пустел и вскоре опустел совсем.

Когда Кудаев, задумчиво умостившийся на поваленном кресле вверху лестницы, оглянулся сознательно, то был поражён тишиной, которая царствовала во всём дворце. Он быстро встал, будто очнувшись, пробежал вверх, прошёл несколько горниц, спустился вниз, прошёл коридор, заглянул опять в горницу Стефаниды Адальбертовны, вернулся на лестницу и остановился в изумлении. Дворец был пуст и безлюден. В нём не было ни единой живой души.

Преображенцы взяли, увели и увезли всех, кто был здесь и спал спокойно только час тому назад. В растворенные настежь двери крыльца врывался мороз и уже нахолодил весь дом, который теперь казался каким-то таинственным, сказочным обиталищем, где были повсюду следы человека, — вещи, мелочи, всякий скарб, пища и питьё на тарелках, повсюду огонь, свечи, а между тем ни единого человека.

На Кудаева напал какой-то трепет. Он опрометью бросился вон, выскочил на двор и крикнул громко:

— Что же мне-то делать?!

И сам не зная, почему и зачем, он пустился бежать домой, на Петербургскую сторону.

Мальхен, при известии о всём том, что видел муж, была, конечно, поражена не менее его. Оба не верили, однако, в возможность переворота в пользу цесаревны.

Кудаевы никак не могли себе представить, чтобы правительница, принц отец императора и все главные сановники империи могли без всякого сопротивления в одну ночь, в один час времени, стать ничем, простыми обывателями и даже хуже того, — заключёнными.