Названец. Камер-юнгфера

— Господин Лакс, — произнесла она гордо, холодно и свысока, — так благовоспитанные люди не поступают и не говорят. А от неблаговоспитанных людей всякий старается себя оградить и таковых в своём доме не иметь!

Лакс переменился в лице, но ехидно рассмеялся и выговорил тихо:

— Господин Зиммер никогда вашим не будет, потому что вас не любит. Ваше за ним ухаживание его даже стесняет и сердит. А теперь, после своего возвышения, он и бывать у вас перестанет. Да-с! А что касается до меня, то помяните моё слово: придёт время, что вы сами пожелаете выйти за меня, но я этого не захочу!..

— О!.. — воскликнула Тора на всю гостиную, так что все невольно прекратили разговор и обернулись в их сторону. И при наступившем затишье раздались явственно сказанные слова:- Да вы совсем невежа!..

Амалия Францевна вскочила с своего места и взволнованно подошла к дочери. Многие из числа гостей тоже поднялись, и все глядели на Тору и Лакса.

— Простите! — выговорил Лакс, наклоняясь перед Торой. И, обратясь к г-же Кнаус, он прибавил:- Я пошутил с Fräulein Доротеей. Она же меня не так поняла и назвала невежей. Она не права, но тем не менее я сам прошу у неё извинения за то, что не сумел ясно выразить мою мысль.

Понемногу все гости успокоились, и снова начался оживлённый разговор, шутки и смех… Когда снова вспомнили о Лаксе, то оказалось, что его уже в гостиной не было. Он не заметно от всех вышел и уехал.

Он вернулся домой вне себя.

Последствием всего было, однако, то обстоятельство, что вновь явившийся в столицу молодой человек, степенный и добродушный, не делавший никому зла, тем не менее нажил в самолюбивом и злом Лаксе заклятого врага.

«Всё-таки во всём виноват этот Зиммер! — решил Лакс, вне себя от злобы разочарования. — Из-за какого-то проходимца вся моя жизнь поворачивается иначе. Всё рухнуло!.. Сиди всю жизнь за столом канцелярии господина Шварца, и, уж конечно, никогда в сановники не попадёшь».

И Лакс, как мелкая и ехидная личность, как бы ради утешения решился мстить своему сопернику, несмотря на его возвышение.

Но он понятия не имел о том, чем, собственно, за последнее время стал этот ненавистный ему человек. Он не знал, что Зиммер завёл три записи, в которые заносил поимённо не только простых дворян, но и имена крупных сановников, генералов, а иногда даже и их жён, если это были умные женщины. А доклады его всегда внимательно выслушивал его начальник.

И немного прошло времени, а, однако, вновь появившийся в Петербурге полурусский, полунемец Зиммер был уже не близким лицом, а почти наперсником Шварца. Он был даже известен теперь страшному генералу Ушакову и, наконец, хотя и ошибочно, был во мнении своего большого круга знакомых почти клевретом самого Бирона.

Действительно, Зиммер был представлен герцогу, но этот не обратил на него никакого внимания в первый раз. Но, вторично увидя его, герцог признал его, ответил на его поклон и сказал:

— Шварц вами доволен. Служите мне верно, и я вас не забуду!

Эти слова, сказанные или брошенные молодому человеку при нескольких лицах, возымели огромное влияние не только на всех в управлении, но даже и на самого начальника его. Шварц стал ещё любезнее и обходительнее с молодым человеком, а главное, видя его почти всякий день, беседовал с ним уже совсем запросто.

Зиммер, продолжая бывать повсюду и делая вечера у себя, где перемешивались русские и немцы, вёл себя просто, открыто, казалось, душа нараспашку; и все его любили, и все доверялись… А он делал своё дело. Он даже делал или вёл два дела зараз. Одно по поручению Шварца, а другое — своё, скрытное и странное.

Одновременно он выпросил разрешение у Шварца быть в той комиссии, которая исключительно занималась разными сыскными делами подмосковных наместничеств и допрашивала разных заключённых, как прежних, уже давно ожидавших своей участи, так и вновь привозимых и судимых.

Однажды он явился к Шварцу и заявил, что у него есть серьёзное дело до него, которое может показаться странным, если не объяснить, в чём оно заключается.

— Я хочу доложить вам об одном человеке, которого вы не любите. Есть некто в Петербурге Бурцев! — заявил он шутливо и улыбаясь. — Он вам известен хорошо.

— Отлично. Близко даже! — ответил смеясь Шварц. — Ему надо на днях прищемить хвост или, вернее, язык.

— Нет! Простите! Напротив того, его надо сделать нашим слугой, — ответил Зиммер смело. — Он старик умный, почтенный и недаром когда-то был лично известен императору Петру Алексеевичу. Он пользуется очень большим уважением среди русской партии в столице, и если бы перетянуть его из враждебного лагеря в наш — это имело бы большое значение в Петербурге. Я с ним теперь близко познакомился и вижу, что он был бы крайне полезен.

— Что же, пожалуй… — отозвался Шварц. — Попробуйте.

— Позвольте мне тщательно заняться этим Бурцевым и узнать, чем и как привлечь его на нашу сторону.

— Разумеется. Разузнайте… Я заранее на всё согласен. Лучше этаких переманивать, чем ссылать и тем увеличивать число врагов.

XVIII