Названец. Камер-юнгфера

Молодой малый, рязанский помещик или недоросль из дворян, с год назад, явился в Петербург и поступил рядовым в Преображенский полк. Мать его оставалась в маленькой вотчине, владея полсотней душ крестьян, отец давно умер, родни не было почти никакой. Следовательно, молодой рядовой очутился в Петербурге с очень скудными средствами и без всякой протекции. Большинство рядовых из дворян гвардейских полков было в том же положении. Мудрёнее этого положения трудно было и придумать. Юноша-барчонок являлся на службу, всячески избалованный в семье, нелепо воспитанный, безграмотный, умея только, по сакраментальному историческому выражению, "голубей гонять". Прямо из-под покровительственных юбочек матушки, всякой ласки и всякого баловства мамушек, и рабского потакательства дворни и холопов, он попадал в ряды солдат, на край света, за тысячу вёрст от родного гнезда в новую столицу с совершенно чуждой, полунемецкой обстановкою. Дисциплины было мало, служба была немудрая, но барчонку, выросшему на медах и вареньях, приходилось жёстко спать на ларе в казармах, рядом с простыми "сдаточными" из крестьян. Хотя большинство рядовых гвардии были исключительно дворянские дети, но между ними было и не мало простых солдат, переведённых случайно или за отличие из разных полевых и гарнизонных команд.

Молодой рядовой, имея какую-нибудь родню в Петербурге, тётушку или дядюшку, в несколько лет мог надеяться попасть в капралы, сержанты и скоро выслужиться в офицеры. Недоросль из дворян без всякой родни и протекции мог легко просидеть пятнадцать лет до получения капральского звания, которое было немного лучше простого солдатского. Большие средства даже при отсутствии покровителей, конечно, много помогали в карьере.

У рядового Кудаева не было ни влиятельной родни, ни денег.

Случайно выискал он в Петербурге родственника, который приходился ему двоюродным дядей. Но у этого дяди, капитана Калачова, не было более близких родственников и выискавшийся племянник Кудаев очень его обрадовал. Всё-таки не чужой! Но Калачов, будучи уже в отставке, проживал в Петербурге как простой обыватель и не мог ничем помочь племяннику по службе.

Молодому рязанскому недорослю, конечно, оставалось как-нибудь просуществовать подобно другим недорослям солдатам и надеяться на счастье. Но вскоре после его прибытия в Петербург, молодого человека, по его выражению, лукавый попутал.

Поставили его однажды на часы в караульню Зимнего дворца. В числе обитателей, которые сновали в сравнительно маленьком доме, он увидал молодую девушку. Раз десять промелькнула она мимо него, раз пять взглянула на него, и случилось то, что бывает и будет всегда на свете. Молодые люди сразу приглянулись друг другу. Вскоре после этого Кудаев, по собственной охоте, стал всё чаще появляться на часах во дворце. Он вызывался добровольцем, заменяя то одного, то другого из своих товарищей, когда им приходилось идти в дворцовый караул. На, третий или четвёртый раз молодой преображенец уже успел перемолвиться с молодой девушкой, а однажды с ним заговорила и пожилая женщина, очевидно, родственница его зазнобы.

Наконец, вскоре эта "придворная барынька", как определяли её люди во дворце, позвала молодого человека зайти к ним побеседовать. На другой же день Кудаев уже без ружья и не в качестве часового, а в качестве гостя явился в Зимний дворец и, пройдя разными полутёмными закоулками нижнего этажа, очутился в двух маленьких горницах у новых знакомых.

Пожилая женщина оказалась служащей в штате племянницы царствующей императрицы. Это была камер-юнгфера Анны Леопольдовны, принцессы Брауншвейгской, матери объявленного наследника престола. Для Кудаева такое знакомство было, конечно, находкою. Это была важная протекция по службе.

С первого же своего визита Кудаев увидал, что ему посчастливилось. Камер-юнгфера Стефанида Адальбертовна Минк была курляндка и, по-видимому, не из дворянок. С ней вместе жила её племянница, которую она называла кратко Мальхен, а прислуга звала Амалией Карловной.

Молодая девушка, лет семнадцати, однако, мало походила на немку. Стефанида Адальбертовна была полная, белокурая с сединой женщина, удивительно мудрёно говорившая по-русски. Что касается до Мальхен, то девушка смахивала совсем на русскую барышню. Черноволосая, быстроглазая, бойкая говорунья, она напоминала Кудаеву одну барышню, соседку по вотчине в Рязани. Мальхен отлично изъяснялась по-русски, даже без малейшего акцента. Вскоре Кудаев узнал, что если госпожа Минк приехала в Россию ещё недавно, вместе с принцессою Анною Леопольдовною, то её сирота-племянница, наоборот, была уже давно, с восьмилетнего возраста, в Петербурге и забыла думать о своей прежней родине.