Названец. Камер-юнгфера

В первое же знакомство Стефанида Адальбертовна, при объяснениях с Кудаевым, пользовалась помощью племянницы, так как молодой человек окончательно не понимал ни слова из того, что говорила госпожа камер-юнгфера. Слова были простые на подбор, произнесённые, конечно, неправильно, но тем не менее настоящие российские и, несмотря на это, Кудаев сплошь и рядом совершенно не понимал, что из этих слов выходит и что желает сказать госпожа Минк. В первый же день знакомства, барыня, жалуясь рядовому, говорила:

— Я очень трус. Когда ветер подует, мой щок далеко уходит.

Мальхен должна была объяснить Кудаеву, что тётушка её боится сквозного ветра, так как у неё часто от этого бывают флюсы.

Беседы Кудаева с новыми знакомыми бывали всегда в этом роде. Молодому человеку была нестерпимая тоска толковать с госпожой камер-юнгферою, но глазки и улыбки Мальхен вознаграждали его за всё. Молодой малый понял, что он благосклонно принят обеими новыми знакомыми, а что они для него всё-таки, сравнительно, люди сильные. Госпожа Минк служила в горницах принцессы, была любимицей её главной фрейлины и наперсницы Иулианы Менгден, а сестра этой фрейлины была замужем за сыном фельдмаршала графа Миниха.

Много бессонных ночей провёл Кудаев после своего знакомства, думая о том, что из этого всего может произойти. Его, очевидно, принимают у госпожи Минк не без цели. Мальхен влюблена в него, а тётушка не прочь выдать замуж племянницу за русского дворянина. Он простой рядовой, но ведь ей стоит сказать слово фрейлине. В один день просьба о рядовом дойдёт до фельдмаршала и императрицы и Кудаев, вместо пятнадцатилетней службы до первого капральского чина, может в полтора — два года сделаться даже офицером гвардии.

Кудаев бывал в гостях у камер-юнгферы раза два в неделю, но более частые посещения госпожа Минк отклонила. За то Мальхен, пользовавшаяся сравнительной свободой, изредка одна прогуливалась в саду близ дворца и выходила из него на берег Невы. Кудаев, часто бродивший здесь, встречался с ней и тут влюблённые могли свободно беседовать подолгу.

IV

За несколько дней до загадочной всем ночи, когда Кудаев попал в числе прочих в пикеты, расставленные по всей столице, он послал к госпоже камер-юнгфере единственную свою знакомую в Петербурге, в качестве свахи. По странному стечению обстоятельств, петербургская чиновница, пожилая вдова, отправившаяся свахой к Степаниде Адальбертовне, называлась Степанидой Андреевной. Придворная барынька приняла сваху вежливо, гостеприимно и отвечала, что она не прочь выдать племянницу замуж за рязанского дворянина, но просила несколько дней срока, чтобы серьёзно подумать о предложении.

Вернувшись от придворной барыньки, Степанида Андреевна Чепурина объяснила, что дело обстоит благополучно, но что надо ковать железо, пока горячо.

— Только моли Бога, — прибавила она, — чтобы императрица была жива. А сказывают, что она хворает сильно.

— Почему же? — удивился Кудаев. — Что же мне до императрицы?

Петербургская старожилка Чепурина знала многое такое, чего не знал недоросль из дворян, недавно прибывший из глуши, и потому сразу поняла исключительное положение, в котором был Кудаев. Она предложила разъяснить дело молодцу обстоятельно и толково; побеседовав с преображенцем наедине, глаз на глаз, шёпотом она потребовала с его стороны "ужасательно" клятвенно обещаться никому не проронить слова.

— Пойми ты, соколик мой, что это мы ведём разговор государский. За это и тебя, и меня плетьми постегать могут. Попадём к Бирону в лапы, не только плетей, и литер отведаем.

— Каких литер? — изумился наивно Кудаев.

— Каких? То-то ты с гнёздышка слёток, воистину слёток. Рыкнет на нас кто-нибудь "слово и дело", стащат нас в приказ, в сыск, начнут пытать, на дыбу поднимать, а там тебе и мне, после кнутов и плетей, выжгут на лбу "веди" и "добро". Не понял?

— Не понял, — отозвался Кудаев.

— Веди и добро прямо в лоб отхлопнут калёным железом. А значит оное: вор и душегуб.

— Да за что же? Мы не воровали и никого не губили, не резали...

— Вот за этот наш государский разговор. Так ты поклянись мертво молчать, чтобы мне из-за тебя язык не вырезали, да и тебе чтобы не идти на цепь садиться.

Разумеется, Кудаев поклялся хранить всё в тайне. Тогда Чепурина объяснила молодцу рядовому, что ему крайне выгодно сделаться мужем племянницы камер-юнгферы во дворце самой императрицы. Но при этом хитрая петербургская чиновница прибавила своё следующее дальновидное соображение.

По её мнению, Кудаеву надо было Бога молить, чтобы императрица жила подольше, а чтобы свадьба его сыгралась как можно скорее, в виду опасного состояния хворающей, с осени государыни.

— Помрёт царица — всё перемениться может.