Читаем Названец. Камер-юнгфера полностью

Войдя в камеру и ступив два шага, Карл остолбенел и стоял как истукан… Перед ним в углу у окна, на том же стуле, на котором вчера сидел Львов, точно так же сидел другой человек, его знакомый, но не Львов. И он тоже, заметно изумлённый, глядел на Карла.

Несколько секунд длилось молчание, так как оба — и заключённый, и гость — были равно озадачены, каждый на свой лад.

— Что такое? — проговорил чуть не шёпотом Карл. — Что это?.. — И он поднял руку, чтобы протереть себе глаза.

Сидевший поднялся и приблизился со словами:

— С доброй вестью? Спасибо вам…

Карл ничего не отвечал, продолжая таращить глаза. Заключённый, заменивший Львова, был не кто иной, как Лакс, ещё вчера вечером поздно игравший в шахматы в гостях у Шварца.

— Что это значит? Как вы здесь очутились? Я не к вам шёл… Что это? Я ничего не пойму… За что?.. — заговорил наконец Карл.

— Я сам не знаю… Но вы не ко мне? Не для меня?.. — смутился Лакс.

— Нет, я шёл к Зиммеру, то есть к Львову… Я обещался ему… С каких же пор вы здесь?

— Уже часа четыре! Я взят был тотчас же после того, как вернулся от господина Шварца.

— За что?! — воскликнул Карл.

— Понятно, не знаю… Ничего не знаю… ничего не понимаю… господин Шварц был со мной за эти дни особенно любезен. Наконец, за мной не может быть никакой вины. Если я заарестован, то, очевидно, по приказанию его светлости и, стало быть, очевидно, вследствие каких-либо клевет.

— Это поразительно! — воскликнул Карл. — Но ведь именно здесь был Львов?

— Да. Его утром перевели, чтобы засадить меня. Подумайте, Львов в крепости, и я тоже. Он виновен на все лады, а я-то? Подумайте, в чём же я могу быть виновен?

— Это невероятно.

— Да, действительно невероятно, — вздохнул Лакс, — но всё-таки ваше нечаянное посещение меня обнадёживает… Это счастье! Ради Бога, Карл, ступайте сию минуту и доложите господину Шварцу о том, что приключилось. Скажите, что я умоляю его объяснить мне, за что я мог навлечь на себя его гнев или гнев его светлости. Объясните, что это не может не быть самая отчаянная злодейская клевета. Я ни в чём не виновен! Если бы у меня был хоть один однофамилец в Петербурге, то я бы подумал, что это ошибка какого-нибудь офицера. Впрочем, нет! При аресте у меня спросили, служу ли я в канцелярии господина Шварца. И когда я ответил утвердительно, меня немедленно связали по рукам и повели. И ни дорогой, ни здесь я ни от кого ничего добиться не мог. Меня привезли, провели сюда и втолкнули в эту камеру. Сторож сказал мне, что это одна из лучших, что мне делается, стало быть, уважение. Хорошо уважение! Ради Бога, помогите, Карл!

Лакс стал горячо умолять молодого человека тотчас же взяться за его дело.

Разумеется, Карл обещался, и было решено не откладывать. Карл стал стучать в дверь. Снова заскрипел замок, и унтер выпустил его.

Первое мгновение молодой Кнаус хотел объяснить сторожу, что произошло недоразумение, но затем он подумал, что лучше помолчать. Пускай тот думает, что у него разрешение видеть обоих заключённых.

— А где же тот, что был тут? — спросил Карл. — Тот, у которого я был?

— А его перевели в другой коридор. Этот, стало быть, важнее. Тому дали камеру похуже. Да теперь придётся по три и четыре человека сажать в каждую, а не в одиночку! — рассмеялся унтер.

— Отчего так?

— Да уж больно много народу за ночь навезли к нам! Страсть! Никогда столько не бывало! Должно, в столице чтой-то новое затеялось. Разные буяны! Диковинное время! Сказывали мне, что потрафилось… Да я не дурак, чтобы эдакое пересказывать! Вестимо — выдумки…

Карл не обратил внимания на слова унтера.

Когда юноша выходил снова из ворот Петропавловской крепости, то встретил целую кучку людей под конвоем, но не простолюдинов, а дворян. Некоторые были в мундирах, другие — в обыкновенных дворянских кафтанах и в париках, третьи — в таком платье, как если бы, взятые в постели, они наскоро надели, что попалось под руку. Один старик, которого Карл знал хорошо в лицо, но теперь не мог вспомнить его фамилии, был в простом халате и с ермолкой на голове.

Увидев его в числе конвоируемых, Карл изумился… Старик был немец и занимал довольно важную должность.

Юноша, быстро переехав Неву, взял вдоль набережной и почти в карьер понёсся к дому на Фонтанке, где была канцелярия Шварца. Он уверен, что Лакс арестован или по возмутительному клеветническому доносу, или же прямо по ошибке. Он ни минуты не сомневался, что если сейчас увидит Шварца, то изумит его известием, что Лакс взят и в крепости.


XXXVI


Завернув в ворота и рысью въехав во двор, Карл соскочил с коня и стал оглядываться. Во дворе было как-то пусто, не виднелось никого, а между тем обыкновенно по двору всегда шнырял всякий народ. Он крикнул. В дверях сарая показалась фигура какого-то солдата. Он позвал его и приказал подержать лошадь, но солдат, удивлённо глядя ему в лицо, спросил:

— Да вы к кому?

— В канцелярию! — резко отозвался Карл на глупый вопрос.

— В какую канцелярию? Да нешто вы… Нешто канцелярия…

— Что ты, пьян, что ли?! — вскрикнул Карл. — Держи лошадь!

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже