- На какое-то время я вернулся домой, привезя семье подарки, по большей части украденные во время путешествия; затем я снова отправился в путь, решив на этот раз стать наемником, а не туристом. До меня дошли слухи о том, что в землях франков неспокойно, и я подумал, что там смогу снискать себе славу. До Единения франки были строптивым народом и не жаловали чужаков, даже если те прикрывались благими намерениями. Оказавшись на континенте, я услышал о Авулеке Д’агроссе и битве при Авельруа и сразу же направился в тот город.
- Авельруа, - сказал Откровение, качая головой. – Город, отравленный злобой безумца, чьи посредственные способности не соответствовали амбициям.
- Теперь я это понимаю, но тогда я узнал лишь, что Авулека несправедливо обвинили в жестоком убийстве женщины, которую Император назначил править его землей. Его уже готовились расстрелять, но его братья и друзья атаковали части армии, которые должны были привести приговор в исполнение. Солдат разорвали на куски, но в бою погибли и некоторые горожане. Среди павших оказался сын местного судьи, и настроение в городе стало совсем скверным. Несмотря на все свои недостатки – а их у него было немало, - Авулек был наделен редким ораторским даром, и он умело раздул пламя народного негодования, направив его против власти Императора. Не прошло и часа, как отряды в спешке сформированного народного ополчения взяли штурмом армейские казармы и перебили всех находившихся там солдат.
- Тебе, без сомнения, известно, что Авулек действительно убил ту женщину?
С грустью Урия кивнул:
- Об этом я узнал потом, когда уже поздно было что-либо менять.
- И что случилось дальше?
- Когда я, полный задора перед грядущей битвой, добрался до Авельруа, Авулек уже склонил на свою сторону несколько городов в округе и собрал весьма внушительную армию.
Урия улыбнулся: подробности его первых дней в Авельруа всплыли в памяти с ясностью, которой он не испытывал уже несколько десятков лет.
- Зрелище было потрясающим, Откровение. Символы Императора были свергнуты, и город жил как будто во сне. На всех окнах пестрели флаги, по улицам маршировали оркестры, Авулек то и дело устраивал парады. Нам бы, конечно, следовало вместо этого проводить учения, но нас переполняли храбрость и чувство собственной правоты. Все новые и новые города вокруг Авельруа восставали против расквартированных там гарнизонов Императорской армии, и за несколько месяцев число повстанцев, готовых к бою, достигло сорока тысяч.
- Сбылись все мои мечты, - продолжал Урия. – Это был блистательный акт неповиновения, полный мужества и героизма в лучших традициях древних борцов за свободу. Мы должны были стать той искрой, от которой возгорится пламя истории, и история должна была свергнуть этого диктатора, самодержавно подчинившего себе всю планету. Затем мы узнали, что армии грома и молнии движутся к нам с востока, и величественным строем двинулись им навстречу, чтобы сойтись на поле битвы.
Авулек шел во главе армии; это был славный день, и я никогда его не забуду. Смех, поцелуи девушек и дух братства, объединивший нас в этом походе. У нас ушла неделя на то, чтобы достичь Гадуаре – гряды высоких холмов, лежавших прямо на пути наших врагов. В свое время я прочел немало описаний битв прошлого и видел, что для обороны это место хорошо подходит. Мы заняли высоту и хорошо укрепили фланги. Слева были развалины бастиона Гадуаре, справа – глухое, непроходимое болото.
- Безумием было противостоять войскам Императора, - заметил Откровение. – Вы должны были понимать, что на победу шансов не было. Этих воинов специально создали для битвы, и дни их проходят в непрестанной боевой подготовке.
Урия кивнул:
- Думаю, мы поняли это, едва увидев врага, - сказал он, и лицо его потемнело, - но мы слишком верили в успех. К тому моменту в нашей армии было пятьдесят тысяч человек, а в армии противника – в десять раз меньше. Трудно было не проникнуться оптимизмом, особенно когда Авулек постоянно объезжал войска и подогревал наш азарт. Его брат старался образумить его, но было уже слишком поздно, и мы бросились в атаку вниз по склону – неистовые и блистательные дураки. С боевым кличем мы размахивали мечами, наши руки, взметнувшиеся вверх, сжимали пистолеты и винтовки. Я был в шестой шеренге, и нам пришлось пройти почти километр, прежде чем мы приблизились к строю противника. С начала нашей атаки они не сдвинулись ни на шаг, но как только мы подошли ближе, они вскинули ружья к плечу и открыли огонь.
Урия умолк и сделал большой глоток. Его рука дрожала, и он с осторожностью поставил бокал на стол, а затем продолжил рассказ: