Названная женой

— Нет! — отозвался вздрогнувший Нис и прижал ее шаловливую ногу к полу. — Не люблю бесполезных занятий.

— Тогда — поговорим?

— Разговор, Гвенни, в твоём понимании странен для меня. Может быть, это свойственно верхним, а может, только такой гордячке, как ты. Ты будешь спрашивать, а сама — молчать?

— А как ты хочешь?

— Давай вопрос на вопрос.

— Не думала, что ты такой…

— Умный?

— Хитрый! — не собиралась смиряться Гвенн.

— Может, я хочу больше узнать о тебе?

— Ммм… однако хотел ты в жёны другую.

— Я много чего хотел. Узнать отца, полюбить.

— Отца? — Гвенн выдохнула медленно, ощущая, что все больше злится. — Узнать отца?!

— Тебе смешно это слышать. У тебя был отец.

— Не-е-ет, это у Дея был отец, а у меня…

Гвенн уже собиралась выдать обличительную тираду, достойную самого Майлгуира, грозного владыки Благого двора, обожавшего сына и не слишком обращавшего внимания на дочь, как поперхнулась от нового вопроса.

— Самое печальное и самое радостное в твоей жизни?

— Сначала печальное — смерть матери и дяди, — выпалила Гвенн и заторопилась: — Теперь ты!

Супруг поворочался немного.

— Когда узнал, что Айджиан выудил меня из кучи мусора, где благие оставляют ненужные вещи. А еще когда узнал, что земная мать забыла про меня, а благой отец — бросил и даже не искал. Тогда я решил, что обязательно заберу себе Чёрный замок и весь благой мир и брошу под ноги Айджиана.

Гвенн затопило сочувствие к мужу. Она погладила обнимавшие её руки, вновь потёрлась затылком о Ниса.

— Я тоже думала, что моя мать бросила меня. Меня, отца, Дея. Я тогда решила для себя, что все женщины — обманщицы. Но это не так!

— Скажи о радостном.

Слова вырвались легко: радостного в жизни Гвенн тоже оказалось много, а вот с ходу вспомнилось странное:

— Отец однажды взял меня с собой на охоту. Мы были вдвоём, вечерами жарили мясо у костра…

Гвенн подумала, что Майлгуир, который в Чёрном замке никогда не воспользовался бы не той вилкой, на привале спокойно жевал мясо с ножа, да ещё от души хрустел костями.

— Но почему? — спросила она о другом. — Почему ты хотел именно Алиенну?

— Потому что я хотел, чтобы было, как в балладах. Я хотел всего совершенного.

Гвенн извернулась, ткнула кулаком в его грудь и выплеснула все, что накопилось:

— Рядом с тобой всё это время был любящий отец, настоящий отец, а ты!.. Ты мечтал о совершенном! О воображаемой любви, о воображаемом отце! Когда у тебя был Айджиан! Я обожала своего отца, но не видела и сотой доли той заботы, что получал ты. Ты, фоморов упрямец!

Словно смерч прошёлся по покоям, и Гвенн не поняла, как оказалась под тёплым мужским телом — перевёрнутой на спину и прижатой к жесткому коврику. Желто-зелёные глаза пылали совсем рядом, и знакомое лицо не отталкивало.

— Может, ты мне понравилась? Понравилась своим упрямством, своей гордостью. Ты настоящая. Может, я тоже хочу стать настоящим? С тобой.

Нис опустился к ней ближе. Синие губы прикоснулись к её губам. Сначала осторожно, но не успела Гвенн вдохнуть запах свежести и горечи — запах Ниса — как его язык обласкал губы, понежил язык, пресёк дыхание.

Но когда Гвенн потянулась к нему, Нис отшатнулся.

— Ты мало говоришь, — пояснил он прохладно. — Надо воспользоваться, пока твой рот не занят. Скажешь что-нибудь?

— Целуешься ты хорошо, — не удержалась от колкости Гвенн.

Нис еле заметно дёрнул щекой, словно она сказала глупость. Зловредное существо внутри Гвенн привычно подняло голову и фыркнуло:

— Ты прав, женщины у тебя были. Думаю, им всем с тобой понравилось!

— А ты думаешь, что тебя можно только хотеть и нельзя любить.

— Я ничего не думаю! — Гвенн отвернулась подальше от колючих слов несносного фомора. Провела языком по губам, загоняя далеко вглубь странное ощущение защищённости и полета, гася жар и желание.

— Идеальная жена для многих — та, что не думает и не задает вопросов. Мне досталась самая кусачая на свете.

— Можешь обменять на другую! Или на две сразу, чтобы два сапога враз приносили! Что молчишь?

— Похоже, нас выпустили.

Судя по шороху, Нис встал и подошел к двери.

— И что? Мне сплясать оттого, что клетка стала шире? — Гвенн обернулась.

Двери в вязи защитных рун распахнулись, и в проём влетел Мигель.

— Моё почтение, юный сир и прекрасная миледи! — прокашлялся он. — Пусть вечно стелется волна под ваши ноги, а бури обойдут вас стороной, пусть радость воссияет над вашей раковиной!

— Миге-е-ель, — устало протянул Нис.

— Имею честь доложить, что отец ваш не сердится, а также что двери ваших покоев больше не закрыты! — затараторил первый министр и подплыл ближе.

Гвенн подскочила, желая поймать говорящую козявку и расспросить поподробнее, но Мигель привычно вывернулся из её рук, заверещал пискляво:

— Миледи, щекотно! Что вы делаете? Так не полагае-йе-йется!

— Нашли того, кто подстроил пакость Нису? — спросила Гвенн, отчаявшись поймать говорливого первого министра.

— Да, миледи, — поправив юбочку, пошевелил рожками Мигель.

— И кто он?

— Конюший из прислуги.

— Конюшни у вас — это рассадник заразы! Один Ваа там нормальный! И коньки еще!

Нис прищурился, словно собирался стрелять: