Названые братья. Сын императора (СИ)

Ежи порычал про себя, чуть-чуть полаялся с понурым Волком, но затем, осознав, куда его поставили скучать полночи, успокоился.

Место это, на серьезном отшибе как от казармы, так и от главного входа, было тихим, спокойным и безопасным.

Зачем тут вообще караул стоять, было непонятно. Рядом лес, там бегали серые братья Волка, так что оттуда вообще никто незамеченным не мог зайти. Да и кому это надо? Граница-то — она граница, но в любом случае ждать нападения диверсантов на укрепленный со всех сторон гарнизон… Ну, конечно, если у этих дивесантов с головой плохо, то возможно…

За недолгое время пребывания в армии Ежи уже успел понять, что тут возможно все. И даже самое нелогичное и нелепое. Армия же, и этим все сказано.

Он встал на положенном месте, грамотно спрятавшись в тени караульной, и вот уже третий час мужественно терпел дикое желание заснуть. Можно и стоя, как лошадь. Ему бы тоже подошло.

Тихий голос раздался совершенно неожиданно и со стороны, откуда Ежи нападения не ждал: с внутреннего двора.

Он резко развернулся и серой тенью кинулся на говорившего, смел с пути, сжал, придавил к стене, приставив к горлу штык. Да так и замер, уставившись в широко раскрытые от испуга и неожиданности глаза.

Сглотнул, машинально поведя носом и втягивая нежный, сладковатый аромат, уже знакомый ему по прошлой их встрече, на рефлексе сжал сильнее талию…

Рути, сглотнув, осторожно, пальчиком, отвела от шеи острие штыка:

— Ты чего? — спросила она, — это же я…

— Темный… — выругался Ежи, — ты зачем подкрадываешься? А если бы я тебя?..

Он замолчал и, не найдя нужных слов, прижал девушку сильнее к стене.

Она почему-то не сопротивлялась, покорно позволяя ему это, Ежи с удивлением ощутил эту покорность и замер, вглядываясь в бледное в полумраке зарождающегося утра лицо.

— Ты чего здесь забыла?

— Ты… — она облизнула губу, маняще блеснувшую и намертво заякорившую взгляд Ежи на себе, — папа сказал, что вы… Утром уходите… Это так?

— А если и так?

— Просто я… хотела… попрощаться…

Ежи неверяще уставился на нее:

— С чего это? Ты меня прочь гнала, а тут…

— Не важно… — Рути отвела взгляд, чуть дернулась, намекая на то, что ее уже можно было бы отпустить.

Можно, да не нужно.

Ежи сознательно проигнорировал эту попытку, продолжая прижимать девушку к стене собой и с удовольствием дыша ее ароматом, так вкусно будоражащим сознание. И тело, чего уж скрывать.

За последний месяц в ночных подружках у него побывала только правая рука, а поцелуи он получал лишь от Вишенки.

Неудивительно, что близость тонкого, нежного тела сработала мгновенно.

Ежи непроизвольно качнулся еще вперед, и Рути, ощутив, что там внизу что-то такое необычное происходит, еще сильнее дернулась, беспомощно прикусив губу и сурово посмотрев на Ежи:

— Пусти!

— А как же попрощаться? — усмехнулся он, опять двинувшись к ней и поймав волну дрожи по гладкой коже. Ее реакция заводила еще сильнее, а притворная попытка вырваться, именно притворная, потому что Ежи даже в таком возбужденном состоянии понимал, что, если б девчонка захотела его оттолкнуть, то сделала бы это, не сомневаясь, придавала дополнительную пикантность моменту.

Рути была одета по-домашнему, в юбку и тонкую рубашку сверху, и Ежи дико хотелось нырнуть под эту юбку и проверить, так ли она хочет его оттолкнуть? Или это лишь игра?

Но до такой вольности он пока что голову не потерял, а потому просто уткнулся губами в изгиб шеи, и Рути неожиданно вздрогнула, застонав и тихо подавшись к нему.

Ежи, осмелев, усилил напор, нацеловывая ее, облизывая, стягивая с изящного плечика ворот рубашки, и ответная дрожь девушки служила ему ориентиром, что все правильно!

Все так, как надо, он делал!

— Постой… — бормотала обессиленно Рути, подаваясь к нему всем телом и позволяя себя целовать и тискать все сильнее и яростнее, — подожди… Ты… Ты бессовестный… Не пришел ни разу… За этот месяц…

— Ты прогнала же… — бормотал Ежи, упиваясь ее вкусом и всерьез думая о том, чтоб упасть на колени и задрать юбку на генеральской дочери.

— Ну и что? Дурак какой… Мог бы прийти… — стонала Рути, задыхаясь от эмоций и его чересчур смелых ласк.

— Не мог… Я постоянно был в нарядах… — Ежи, наконец, пересилив себя, потому что, несмотря на дикое возбуждение, охватившее и поглотившее его, даже сейчас было понимание, что развращать дочь генерала, прижав ее к караульной, словно дворовую девку, как-то немного неправильно. Хотя, если она продолжит стонать в том же духе, то последние мозги из головы утекут…

Он положил ладонь на дрожанее горло Рути, чуть сжал скулы, чтоб не дергалась, глянул в затуманные глаза и, уже полноправным хозяином, поцеловал в раскрытые влажные губы.

Рути, слабо вздохнув, покорно позволила себя целовать, сама потянулась к нему, положила ладони на плечи, привлекая ближе.

Ежи от этой немудреной ласки еще сильнее завелся, зарычал сдавленно, грубее и жестче вжимаясь в покорно подставленные губы, нагло и опытно скользя языком в рот, упиваясь сладостью и неожиданной покорностью.

Он не знал причин перемены к себе отношения дочери генерала, да ему, если честно, было плевать.