Ибрагим отправился за позволением. Но никак не мог набраться смелости постучать в кабинет. Шутка ли, откажет начальник - и смерть Ибрагиму... Ходил взад-вперед у двери. Туда и обратно вдоль коридора. Все никак рука не поднималась. Подойдет, остановится и снова отходит.
И тут он увидел Назыма.
- Отец Назым, уста!
- Что тебе, сынок?
- Я Ибрагим, из деревни Сеч... Помнишь, рисовал меня?..
- Помню, помню.
- Признал, значит?
- Узнал, узнал.
- Хочу стать парикмахером...
- Прекрасно, стань, сынок!
- Но я слов не знаю, говорить не умею.
- Разве парикмахеру нужно уметь говорить?
- Хотел попросить разрешения у начальника... То есть я не умею просить. Попроси за меня, ладно? Ты говорить умеешь... Попроси за меня, тебе начальник не откажет...
- Карандаш у тебя есть? Дай, пожалуйста!
Назым взял карандаш, прошелся взад-вперед по коридору. Встал лицом к стене, что-то написал. Ибрагим решил - его прошение.
- Почему не на бумаге пишешь, отец? Как же будешь говорить?
- Что?.. Кому говорить?
- Ты же собирался сказать начальнику, чтоб мне разрешили стать парикмахером?
- А ты сам отчего не попросишь?
- Не умею...
- И уметь нечего... Прямо так скажешь все, что сказал мне...
Ибрагим остолбенел. Как он любил этого человека! И именно он не захотел за него вступиться. Ведь каждому встречному-поперечному пишет прошения. А еще великий поэт, добрый человек!..
Обида была страшная. Ибрагиму все сделалось безразлично. Он постучал в дверь.
Не знал он, что когда Назым слагает стихи, то ничего вокруг не слышит, не видит. Отвечает машинально, ничего не понимая, и говорить с ним бесполезно...
Сидя на скамейке в парикмахерской, Назым вспомнил имя подмастерья. Встал за его спиной. Подмастерье не обернулся.
- Послушай, Ибрагим, я хочу тебя нарисовать. Вот таким, как ты в зеркале.
- Больше тебе рисовать не дамся!
- Отчего, сынок? Отчего, дитя мое? Ведь я уже рисовал тебя...
Сказать «я на тебя обижен» у парня не повернулся язык.
- Я сам рисую, вот почему! Назым успокоился.
- Значит, эти рисунки вокруг зеркала ты сделал?
- Я.
- А меня нарисуешь?
- Нарисую, конечно. Садись напротив.
- Прекрасно, сынок, вот я сижу... Только бумага у тебя не белая и карандаш твердый.
- Пусть, ты только сиди.
И крестьянин Ибрагим Балабан из деревни Сеч под Бурсой принялся за портрет Назыма Хикмета...
Через много лет Ибрагим Балабан вспоминал этот день так: «Зерно, прикоснувшись к земле, оплодотворяет ее. Лопается зерно, лопается милое. Так и цвет для моих глаз... Сегодня у меня гость, ни на кого не похож. Кисти довольны, краски празднуют. Алая - невеста невестой. Желтая - солнечный свет. Голубая - море. Сегодня у меня гость. Красная поцеловала его щеки. Желтая погладила волосы. Голубая - морем разлилась в глазах. Я рисую портрет - в моих глазах краски... Рост - невысокий. Лицо - улыбчивое. Глаза - голубое море. Волосы - солнечный свет. Удивился гость».
- Работает, ну точно как я, и карандаш так же держит. И насвистывает... - Назым не выдержал, вскочил со скамейки. - Не верю своим глазам, ну-ка посмотрим на портрет!
- Еще не готов.
- Неважно, неважно. Дай-ка сюда...
- Хорошо, держи...
- Похоже! Да, это я.
- Похоже, значит?
- И как еще. Ну точно Назым Хикмет... Есть у тебя еще рисунки?
- Принести? Хочешь посмотреть?
- Ступай принеси!
Не чуя под собой ног, Ибрагим помчался в свою камеру. Схватил толстую книгу по истории - на пустых страницах делал он в ней свои рисунки.
Запыхавшись, примчался в парикмахерскую. Назыма там уже не было. Ибрагим прибежал к нему в камеру:
- Вот, принес.
- Где же рисунки?
- В книге.
Назым, перелистывая книгу, стал смотреть.
- Ты учился живописи?
- Нет.
- Кончал лицей?
- Нет.
- Среднюю школу?
- Нет.
- Начальную?
- Три класса.
- Отчего дальше не учился?
- У нас в деревне только трехклассная школа.
Назым вскочил, заходил по камере.
- А эта книга по истории чья?
- Моя.
- Прочел?
- Прочел.
- Понял?
- Да.
Назым умолк. Продолжая ходить по камере, поглядел через решетки на волю. На небе показалось огромное белое облако - как горы слоеного творога. Ибрагим проследил за его взглядом... Потом перевел глаза на гвоздику в горшке. Потом на книги. Сколько их было в этой камере! Ибрагим никогда не видел столько книг сразу - штук двадцать, не меньше!
Назым зашагал быстрее, словно не было перед ним стен. Но стены были, и, наталкиваясь на них, он поворачивал обратно...
Вот крестьянский парень. Нищий. Убийца. Три класса - не школа. А хочет учиться. Выучился рисовать.
- Где же ты научился рисовать?
- У тебя научился.
- У меня? Как так, я ведь тебя не учил!
- Но мой портрет рисовал?..
- Ну и что?
- Взял кисть и вот так держал ее напротив полотна, напротив меня. Вот так...
- Да, так...
- А потом вот так... И свистел...
Назым обнял Ибрагима, расцеловал его. Ибрагим и сам не понял, отчего на глазах у него выступили слезы. И вдруг стало легко, словно вырвали ноющий больной зуб...