Называется Жизнь (социологический роман)-Вторая Часть Дилогии

— Да сначала поешьте, моя дорогая, — сказала Клава, накладывая гостье на тарелку разные вкусности собственного приготовления.

"Да, Мария Ивановна была права, — подумала Лина, — стол действительно накрыт изысканно, как и изысканно, пусть и недорогое, одеянье именинницы.

В отличие от Марии Ивановны, Клава была стройна и потому выглядела моложе младшей сестры. Ее лицо еще сохранило все признаки красоты из-за ухоженности и точности макияжа. На ней были черные брюки из мокрого трикотажа, которые издали походили на узкую, облегающую, от колен расширяющуюся к низу юбку. Сверху на имениннице была надета серая легкая трикотажная, облегающая кофточка с расширяющимися от локтя к низу рукавами, украшенными серебристо-черным кружевом. Все это ей очень шло и выглядело, с одной стороны, не вычурно в домашней обстановке, с другой — нарядно и элегантно.

Гостей было четыре пары и один одинокий мужчина. Разброс возраста примерно от пятидесяти до шестидесяти пяти. Потом Лина поняла, что замужних здесь были только две пары. Все это были представители столичной творческой интеллигенции — художники, музыканты, артисты, но не из разряда знаменитостей. Только Егор был из представителей нового класса России — класса бизнесменов, "новый русский", который, как и Лина, оказался в Москве в командировке из другого города средней полосы России. Как пояснила Клава, Егор — ее старый друг. Большой, дородный, с черно-бурой шевелюрой мужчина, напоминающий классический типаж русского барина, каким его представляли произведения искусства и литературы. По всему было видно, что между ними протянуты нити то ли прошлых, то ли ныне вспыхнувших чувств, которые не укладываются в категорию просто дружеских. У Клавы блестели глаза, и все в ней излучало особую чувственность, возбужденную присутствием Егора.

— Ну что, друзья мои! — встал Егор с наполненной водкой хрустальной рюмкой в руках. — У нас появился новый гость, и потому я предлагаю еще раз повторить первый тост: "За именинницу!"

— Ну ладно, Егорушка, зачем второй раз за меня. У нас есть много других поводов выпить, — игриво сказала счастливая Клава.

Но на ее слова никто не обратил внимания, и все, хором произнеся: "За тебя, Клава!" — выпили, а затем принялись за угощения, поэтому на мгновенье, как обычно в таких случаях, за столом воцарилась тишина.

— Ах, хорошо все-таки живем, ребята! — прервал молчание грузноватый мужчина. — Ну смотрите, стол ломится, чего только здесь нет. И главное — все куплено свободно в магазине, не через "заднее крыльцо", не у спекулянтов, не по блату… Что ни говори, а жизнь у нас все же хорошеет! Свобода — вот ценность! Первостепенная ценность! Кто еще может ее по достоинству оценить, если не мы — художники.

"Пока свободою горим,

пока мы ею одержимы,

Лишь можем зваться мы людьми,

Дарить прекрасные порывы!"

— Вот такой экспромт, — засмеялся оратор и, не дав никому отреагировать, тут же сказал громко: "За свободу, за нашу свободу!"

Он до каждого дотянулся своей рюмкой, чокнулся со всеми, выпил и, усевшись, продолжал:

— Вот молодым уже даже трудно поверить, что давили и разгоняли выставки, что бомбили за неидейность музыкальные произведения, что не только каждый пункт программы выступления, например, певца, но даже его позу, его движения на сцене, его туалет строго регламентировался, что ни за какие деньги не мог поехать за границу на отдых, как обычный гражданин земли и… и… вы все сами знаете. А сейчас что хош, то делай. Вот я, например, рисую что хочу, где хочу, продаю свои картины, кому хочу. И ничего, жить можно. Конечно, я не отношусь к числу тех знаменитостей, картины которых украшают музеи, но не каждому дано. Хотя каждый художник надеется на заветное "А вдруг!" И я, между прочим, надеюсь. — Он засмеялся.

— Ничего, ничего, Лев, нормальненько. Я тоже не Репин, не Глазунов, — прервал его веселым тоном сидящий напротив грузноватый мужчина по имени Петр. — Мои картины тоже не украшают стены музеев, но зато кое-что из них уже украшает частные, и, замечу, не бедные дома. А там собираются знаменитые, крутые люди, и кто-то когда-то может заметить… И глядишь, этот кто-то поможет организовать выставку, рецензию… Но я не гоняюсь за этим.

Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Петр дочитал стихотворение, последний знак препинания залил несколькими глотками водки и сел, еще не отойдя от эмоционального настроя, который вызвало чтение любимого стихотворения.

Все дружно захлопали эмоциональному чтению Левы.