Называй меня Мэри

Тем временем противник, в который раз показывая себя ловкачом, поднялся на ноги, теперь держа Олега под прицелом. Ни один из них не боялся, что выстрел могут услышать. Стрельба и взрывы на киевских – и не только киевских! – улицах стали приметой военного времени. Которая уже скоро три года как никого не удивляет. Пугает, да и то не всех. А вот чего не делают люди, так это не мчатся на выстрелы, услышав их. Наоборот, убегают как можно дальше. И не спешат общаться с полицией.

Кобзарь отчаянно прыгнул вперед, на ходу хватая и резко выворачивая правую руку Свистуна вниз.

Тот вскрикнул – все же не ожидал, что Олег кинется на пистолет.

Палец нажал на спуск от болевого шока.

Одного выстрела хватило.

Оттолкнув его от себя, Олег, как зачарованный, смотрел на место, куда попала пуля. Так еще нужно уметь: бедро, прострелил артерию, теперь кровь текла рекой. Даже опытный хирург не успел бы перетянуть рану – смерть от подобного ранения была делом нескольких минут.

Умирал Дмитрий Свистун удивленным.

А Олег Кобзарь только теперь понял: на самом деле он желал ему смерти.

Теперь единственному сыну его друга Артема больше ничто не угрожало.

5

После себя он убрал.

Нашел влажные салфетки в ванной. Обошел комнату, стараясь не наступать в лужу крови. Вытер всюду, где брался руками. Действовал так, будто двенадцать лет не раскрывал убийства, а сам совершал их. Осмотрев все кругом, убедился: не оставил ничего для себя критичного. Есть, конечно, одна проблема, но она решится быстро и безболезненно.

Выключил свет. Двери закрыл, разобравшись с автоматическим замком. Потянул на себя, услышал – клацнуло, проверил, дернув за ручку. Протер после себя также и ее. Свет выключен, завтра суббота, на службе Свистуна ждать не будут.

Повезет – станут разыскивать не раньше понедельника.

Сев за руль и запустив мотор, Кобзарь с удивлением отметил: у него не дрожат руки. До войны ему доводилось стрелять в человека пять раз, из них два – прицельно, насмерть. Оба случая начальство повернуло как необходимую самооборону, и, собственно, они ею и были. И мандраж он почувствовал только в первый раз. Потом оно как-то прошло.

Сегодня он совершил неумышленное убийство.

Самооборона, хотя кто на кого первым напал – вопрос. Он же собирался покалечить бывшего коллегу. Пусть имел на то формальную причину, но ни один суд ее не признает. Сейчас Олег невольно отметил: ищет себе оправдание. Тогда как на Донбассе, куда полтора года назад пошел добровольцем, совесть его не мучила. За линией размежевания – враг, который намерен убить тебя. Если так, ты должен стрелять в ответ. Желательно – метко.

Тоже самооборона, если что.

Убийство врага поощряется. За это даже награждают, повышают в звании, просто уважают. Если, конечно, враг уничтожен в бою – и это сепар, а не мирный житель. Который оказался под перекрестным огнем и действительно ни в чем не виноват. Кроме того, что волей судьбы живет в зоне боевых действий.

До войны Кобзарь писал ненавистные объяснения после применения оружия, переживая бессмысленные по своей сути служебные расследования. Тем не менее всякий раз, когда ситуация требовала стрелять – палил, не думая о последствиях. Война же погрузила Олега в мир безнаказанных убийств, когда никому ничего не нужно объяснять. Наоборот, кое-кто, явно насмотревшись в свое время военных фильмов, ставил зарубки на прикладах, гордясь каждым застреленным врагом. Почему-то не волнуясь о том, что однажды сам нарвется на пулю. И где-то там, по ту сторону линии размежевания, вражеский солдат точно так же поставит свою зарубку.

Не удивляло теперь полное отсутствие реакции на убийство. Равнодушие к смерти, причиненной врагу, – своеобразный военный трофей.

Ничего иного, кроме разве что нескольких минут сомнительной славы, бывший капитан теперь уже бывшей милиции Олег Кобзарь с Донбасса не принес.

Он пересек двор, озираясь, ощупывая глазами мартовскую тьму. Никого не было, даже окна многоэтажки в это время не густо светились. Остановился прикурить, прикинул, куда выходят окна свистуновской квартиры. Понял – не сюда, квартира угловая. Не спеша обошел дом, огибая с правой стороны. Тут уже вычислил окна и улыбнулся сам себе. Рядом были темные прямоугольники. Соседи, которые могли услышать звук выстрела, или спали, или их вообще дома не было.

На месте сыщика он огорчился бы.

Однако убийца порадовался.

Кобзарь вернулся в машину, уселся за руль. Вытащил телефон, выключенный раньше, включил. Тут же запищали сообщения. За время, пока он совершал преступление и заметал следы, пришло пять сообщений, все – заказы. Пробежал глазами, ни одним не соблазнился. Немного подумав, набрал номер, хранившийся только в памяти.

Ответили после первого же вызова.

– Мы же договаривались, Кобзарь.

– Эта линия у тебя защищена.

– Все равно. Твоя – нет. Тот, кому надо, зафиксирует звонок.

– Абонента не определит, Пасечник.

– Зато при желании вычислит место. И уж наверняка время звонка.

– Это если будут искать меня.

На том конце Пасечник вздохнул:

– Лилик, я знаю тебя так давно, как свою жену. И точно лучше.

– К чему…