Не американская трагедия

…Начали проявляться береговые очертания, сник ветерок, пропала маскирующая рябь водной поверхности. Обнявшись, они нырнули, готовясь прожить под водой весь долгий день. От волнения не хватало воздуха – хотелось вдохнуть полной грудью, но потом придышалось. Перед островком камыша раскинулся топляк, приблизиться к ним не могли – до устойчивой суши оставалось как минимум сто метров. Вода – отличный проводник, в этом они убедились воочию – с рассветом началось светопреставление. Под прикрытием кинжального огня немцы двинулись на островок. Автомат Миши, утопленный в береговой осоке, молчал. Начал донимать озноб уже от холода – отнимались пальцы, вначале на ногах, потом и руки потеряли чувствительность. Конвульсии под водой не согревали – вначале было зверски холодно, потом пропало всякое ощущение – всё тело сделалось не своим. Миша плохо чувствовал неживые руки Зои, пожимал задубеневшими пальцами её пальцы – она легонько отвечала. На поверхности резко затихло – наступила зловещая тишина, а в ушах стоял звон миллионов колокольцев. Миша приоткрыл глаза и содрогнулся – сквозь ржавую призму воды в лицо ему вперилось два беленьких образования. Он дотронулся одного из них и не ощутил прикосновения. Пальцы торчали бесчувственными рогатками. Поверхность воды пока светилась, значит, ночь ещё не пришла. На мгновение сознание Миши отключилось, наверное, только судорога усилия не позволила выпустить из губ ствол осоки. Зоя слабо, но реагировала на его сигналы. Насколько мог, Миша подбадривал её толчками деревянных рук. В какой-то миг, сквозь резь произвольно открывшихся глаз, он не увидел поверхности воды.

Совсем не чувствуя тела, Миша вынырнул. Ночь только наступала. От большой порции воздуха перед глазами поплыли кровяные круги. Трубка Зои слабо сопела. Не ощущая прикосновения, Миша приподнял её тело. Останься на берегу кто-то из немцев, всё бы закончилось плачевно – Зоя громко закашлялась – голова безжизненно упала на Мишину грудь. Он и сам с невероятным усилием держал на ногах ватное тело. Зоя болезненно вытянулась и обмякла – она потеряла сознание, но продолжала дышать. Миша, почти не ощущая прикосновения, с ожесточением начал тереть её тело. Зоя поперхнулась и закашлялась вновь – большие её глаза рассеянно смотрели в небо.

Имей немцы хотя бы малейшее сомнение, выставь посты – возможность наших героев была бы исчерпана до предела.

В условленном месте Зою и Мишу ждали. До места встречи шли на подсознании: от ствола к стволу едва дотащились. Зоя падала – Миша ей помогал. Они падали оба, но снова и снова вставали и шли. Их уже не ждали, лишь выжидая условленное время – отсюда была слышна перестрелка. Дальше их несли на самодельных носилках – этого они уже не помнили.

Миша бредил – он извивался в желании растереть Зоино тело – перед глазами чередовались беленькие бугорки и чёрный потолок землянки – предметы извивались змеями. Им сделали всё, что было в возможностях партизанской медицины. Оставалась лишь всеобъемлющая надежда на неисчерпанные резервы молодого организма. Зоя больше не проснулась…

Сегодня она лежит на партизанском кладбище в глухом лесу, совсем недалеко от любимой бабушки. Миша выкарабкался, выдюжил болезнь.

С окончанием войны на могиле Зои не увядали цветы. Теперь в этих местах выросло новое поколение – не стало Миши. Не часто, как хотелось бы, но в памятные дни печальный бугорок Зои вновь оживает людской памятью.

В долгожданный день Победы Мише исполнилось 19 лет. Но ещё раньше, после освобождения Белоруссии, его призвали в действующую армию. На фронт он не попал. До конца службы Миша восстанавливал разрушенные войной железнодорожные мосты.

Часть 2. Вера, Надежда, Любовь

Если б мне всемогущество было дано –

Я бы небо такое низвергнул давно!

Верочка

Глава 1

– Ваши мама дома? – незлобно, но возбуждённо выдохнул носатый грузин, вывалившись из своей «Победы».

На спокойном всегда, неоживлённом перекрёстке волею судеб встретились пятилетний белобрысый мальчонка и одинокая машина. Неизвестно, кто испугался более: мальчонка или взопревший в одно мгновение водитель. Переднее колесо машины мягко прокатилось по пальчикам маленькой пухленькой ножки, не причинив видимого вреда, лишь оставив оттиск протектора на лёгких летних сандалиях ребёнка.

– Паслуши, кацо, как можьна пускать ребьёнка дарогу? – сердито пропыхтел покрасневший, как бурак, грузин, обращаясь к предполагаемым родителям.

Справившись с охватившим его оцепенением, он усердно вытер платком выступившую на лысой голове испарину. В машине он был один.