Не ангел

Это было время, когда предчувствие перемен уже охватывало самые различные круги общества. Но отец семейства Рашетовских, Николай Алексеевич, ко всем этим новым веяниям вовсе не питал интереса. Рашетовский-старший был настоящим русским барином и к таким вопросам, как отмена крепостного права, просвещение народа и тому подобное, относился если не враждебно, то скептически. По складу своего характера он был озабочен лишь тем, чтобы как можно веселее убить время; впрочем, Рашетовский был по природе человеком мягким и добросердечным, уважал науки, а любовь к книгам, музыке и театру была у него развита до страсти. Он получал хороший доход со своего родового имения — села Дубки, владел четырьмястами душами — этого вполне хватало для житья «на широкую ногу» в столице. Едва вкусив столичной жизни, Николай Алексеевич уже не считал нужным находиться неотлучно в имении и передал все заботы управляющим; он наслаждался жизнью в Петербурге, где со свойственным ему увлечением организовал собственный домашний театр с оркестром.

В особняке на Надеждинской для осуществления сего прожекта были сломаны перегородки нескольких комнат: из получившегося большого помещения устроили зал для представлений. Актеров же Николай Алексеевич с воодушевлением набрал из собственных крепостных: в основном, актеры были пригожие, молодые, с приятными голосами. Рашетовский нанял для них учителей по вокалу, танцам и декламации. Музыкальное сопровождение для спектаклей составляли те же крепостные, кто умел играть на гитаре, скрипке, свирели; руководил этим самодеятельным оркестром учитель музыки, приглашенный для сыновей Рашетовского.

К моменту переезда в Петербург его сыновья, Саша и Николенька, были двенадцати и семи лет; родители весьма заботились об их образовании, а отец тем паче желал приобщить мальчиков к своему увлечению театром, чем менее его супруга, мать семейства, сочувствовала этому самому увлечению. Мария Ивановна Рашетовская была полной противоположностью мужу: искусством не интересовалась вовсе, любила простые удовольствия вроде катаний на тройке, хороших обедов и бесед с приятельницами за чаем и кофеем. Будучи хорошо воспитанной, Мария Ивановна не позволяла себе критиковать супруга и до поры до времени не высказывала своего недовольства приучением сыновей к искусству.

Жили Рашетовские беззаботно и весело; домашние спектакли и концерты сменялись поездками за город, пикниками, развлечением гостей. Порой, весьма нечасто, они всем семейством, с учителями и гувернерами, приезжали в имение — на месяц, а то и на два. В один из таких визитов домашний театр Рашетовских обогатился новым актером, а семейство получило прибавление.

Как-то раз после обеда барин Николай Алексеевич отдыхал у себя в комнате с чашкой кофею и трубкой, как вдруг услышал звонкий мальчишеский голос, произносивший упоенно и с воодушевлением дивные лермонтовские строки:

«Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим…»

Рашетовский послушал еще немного, затем, не утерпев, высунулся из окна и застыл от изумления: он увидел крестьянского паренька в простой грубой холщовой рубахе, лохматого и худощавого.

— Эй, ты! — позвал он паренька. — Поди сюда, поближе. Поди-поди, не бойся.

Мальчик несмело приблизился. Он стоял, уставившись на собственные босые ноги, и не смел взглянуть в лицо барину.

— Ты это чей такой? Как звать?

— Федькой, барин… — пробормотал мальчишка.

— Грамотен? — с улыбкой спросил его Рашетовский.

— Не… — мальчик помотал кудлатой головой.

— Ишь ты! Откуда ж ты Лермонтова знаешь? Стихи, которые сейчас читал?

Выяснилось, что Федьку посылали в барский дом работать в саду, и он сквозь открытые окна частенько слышал, как учитель сыновей Рашетовского, Саши и Николеньки, занимается с ними словесностью и разучивает стихи. Обладая прекрасной памятью, Федька выучивал их едва ли не с одного раза. Однажды он попробовал прочесть особенно полюбившееся вслух — и пришел в такой восторг, что стал читать сам себе все, что сумел запомнить — а запомнил он немало.

— Матрена! — закричал Рашетовский. — А ну-кось, проводи ко мне сюда этого лицедея.