Не ангел

Папаша страшно осердился на поведение француза, да и сыновьям досталось порядочно. С Федькой же отец провел несколько часов, прогнав всех вон и заперев дверь. О чем они говорили, никто не знал, только после этого Николай Алексеевич Рашетовский, и без того души не чаявший в воспитаннике, стал уделять ему еще больше внимания и почти не отпускал от себя. Николка понимал, что очень виноват, и то и дело забегал то к Саше, то к Федьке, носил им пряники, варенья, пирожки, предлагал почитать вслух книги или хотя бы картинки посмотреть. Саша позволял брату ухаживать за собой, ожидая лишь одного: когда ему позволят встать с постели и увидеть Федьку.

* * *

— Ты Николку спас. Меня собой заслонил, — сказал Саша Федьке, внимательно вглядываясь ему в глаза. Федька читал, лежа в постели; при виде Саши он попытался привстать, но не смог. Саша помог ему усесться, поправил подушки.

— Я как после батюшки вступлю в наследство, так сейчас тебе вольную грамоту выпишу, — продолжал Саша. — Захочешь быть актером — будешь, а то у нас останешься за жалованье. А жениться порешишь, так своим домом будешь жить, как свободный человек. Не сомневайся, Федор.

— Спаси Бог, барин, — наклонил голову Федька.

Саша взволнованно схватил его за раненую руку, так что Федор слегка поморщился от боли.

— Не говори ты мне «барин»; давай будем просто так, как мы с Николкой, как братья!.. Побратаемся, Федор, хочешь? Сегодня вечером, да хоть сейчас!

Той же ночью мальчики побратались — Саше хотелось обставить это как можно серьезнее. Он взвесил про себя, готов ли взять в побратимы крепостного, каковы его подлинные чувства к Федору, в самом ли деле он готов любить его, как родного, как Николеньку, или же его порыв — просто следствие пережитого ужаса. На все свои вопросы он ответил утвердительно; дабы отсечь Федору все пути к отступлению, он порешил не только брататься кровью, но и обменяться нательными рубашками. Таким образом, поздно ночью Саша пробрался к Федьке в комнату с перочинным ножом. Он смотрел, как Федор, не дрогнув, провел лезвием себе по запястью таким красивым, решительным движением — и снова на миг испытал восхищение, смешанное с завистью. «Хочу стать таким же смелым, умным. Чтобы меня все любили», — подумал он.

После того, как они приложили надрезанные запястья друг к другу, Саша предложил еще набрать смешавшейся крови в чашку и выпить, но Федор заметил, что это уже лишнее. Еще оба поклялись пока не выдавать тайну никому, даже Николке; на этом настоял Федор.

— Ты ведь знаешь, барыня меня не любит… Узнает, разгневается, осердится на тебя.

— Да что не любит! — воодушевленно воскликнул Саша. — Это все раньше было; а если б не ты, нас с Николашей бы тот пес насмерть разорвал. Бог с ней, с мамашей, посердится, да и перестанет. Зато папенька вот как обрадуется!

— Нет, Саша, ты как изволишь, а я не хочу. Подождем. Я и так от папаши твоего милости одни имею: учусь, в театре играю, живу здесь, точно барин какой. Куда же мне еще? Незачем барыню гневить. А что я теперь брат тебе, Бог это видит.

Саша неохотно согласился.

Глава 3

Они сидели у Федора и сообща мастерили модель фрегата с парусами. У Саши получалось лучше: Федька был в кропотливой работе неусидчив, временами отвлекался, вскакивал, принимался расхаживать по комнате и декламировать отрывки из пьесы, которая готовилась тогда в их домашнем театре. Саша же, напротив, любил всякий ручной труд, а чтение стихов ему нисколько не мешало.

В дверь громко постучали, и вошел Николай Алексеевич.

— Ну что, братец мой, готов? — весело вопросил он Федора. — Идем, на репетицию пора. А ты, Алексашенька, идешь с нами? Или опять изволишь полдня в комнате, как бирюк, сидеть?