Не ангел

Тем бы дело и кончилось, если бы, когда Ольга Аркадьевна с матушкой находились в церкви, туда не явилась их знакомая, безземельная дворянка, живущая почти в нищете. С ней была маленькая дочь, страдавшая частыми приступами падучей. Когда припадок одолел девочку прямо в храме, Ольга Аркадьевна попросила положить ребенка ей на руки. Едва лишь она прикоснулась к девочке, та сразу перестала биться в конвульсиях, успокоилась и словно бы задремала. Намучившаяся с ней мать поцеловала Ольге Аркадьевне руку и вымолила разрешение приносить к ней ребенка, как только с ним станет худо. И — о чудо! — уже после нескольких визитов малышка исцелилась. И молва, что Ольга Аркадьевна — святая, Богородицей отмеченная, — разошлась со скоростью пожара. Благодаря болтливой Стешке люди передавали историю чудесного спасения от разбойников из уст в уста, выдумывая новые подробности: что сама Всецарица спустилась с небес и благословила Ольгу Аркадьевну; что Ангел Божий, защищая ее, ослепил лютого душегуба Небесным светом и прочая, прочая… Этим слухам способствовала сама внешность Ольги Аркадьевны: это была девушка чрезвычайно худенькая, тоненькая, миниатюрная, издали казавшаяся ребенком. У нее было очень узкое худое лицо без малейших следов румянца, огромные светло-серые глаза, льняные, почти белые волосы, заплетенные в толстую косу. Из-за врожденного недуга она не ходила, почти не могла стоять, и руки ее были чрезвычайно слабыми. Ольга никогда не смеялась и не болтала оживленно, только тихо улыбалась: при ней не хотелось шуметь, и даже самые капризные дети, видя ее, утихали и молча серьезно заглядывали в ее прозрачные кроткие глаза. К Ольге несли больных ребятишек, приходили мужчины, женщины, старики, богатые и бедные. Стали наезжать даже из дальних губерний: она помогала, не требуя ни гроша. Жили они с матерью весьма скудно — и длилось это до тех пор, пока матушка Ольги Аркадьевны не утонула в Волге, когда возвращалась домой из уездного города. Ольга осталась одна, и ей ничего не оставалось, как написать Рашетовским, дальним родственникам своей матери.

Глава 4

С самого момента, как Ольга поселилась в их доме, Александру казалось, что мир вокруг стал светлее, воздух — более свежим, а солнце куда чаще пробивается через вечно хмурое петербургское небо. При Ольге Аркадьевне, Олюшке, как почти сразу ее стали называть в семье, было как-то совестно браниться, кричать на прислугу, дерзить родителям и учителям. Олюшка никогда никого не стыдила, она вообще была тиха и молчалива, но, когда слышала резкие слова, видела, как обижают кого-то, ее прозрачные глаза наливались тоской, она сжималась в комок и надолго делалась еще молчаливее и печальнее. Саша готов был просиживать около нее целыми вечерами, наблюдая, как под ее тонкими пальцами стежок за стежком ложится на канву. Он читал ей вслух книги и журналы, держал шерсть или пряжу, когда ей надо было смотать их в клубок; по утрам он выкатывал на террасу кресло на колесиках, в котором сидела Ольга Аркадьевна, и терпеть не мог, когда это делал за него кто-то другой. Сама Олюшка всегда бывала с ним очень ласкова, радостно улыбалась при его появлении, звала его «милый мой братец» и перестала его дичиться прежде всей остальной семьи. Александр еще сам не знал собственных чувств, а уж окружающие давно заметили его склонность. Матушка покуда молчала и не мешала их сердечной дружбе, а папаша, по складу характера менее всего могущий препятствовать чьим-то чувствам и проявлять тиранство — папаша умиленно любовался на двух «голубков» и сообщал матушке, что Александр под влиянием Олюшки становится гораздо мягче, приветливее и спокойнее.

* * *

Матушка настаивала, что Ольгу Аркадьевну надо показать хорошему доктору, который сможет выяснить причину ее хвори и ответить, сможет ли Ольга когда-нибудь ходить. Пригласили нескольких известных в столице докторов, что брали за визиты немалые деньги, но толку было немного: все в один голос утверждали, что неизвестно, в чем именно причина недуга, а так, по всем показателям — быть бы Ольге Аркадьевне обычною здоровою девицею, хотя и хрупкого сложения. Доктора сыпали непонятными латинскими терминами, спорили друг с другом, но сошлись единодушно в одном: нечто, что не объяснить наукой, забирает, подтачивает ее силы… Это не кашель, не лихорадка, не воспаление мозга или прочие известные хвори.

— Опасно ли? Сколько она проживет? — с тревогой спросила матушка почтенного доктора в золотом пенсне.

— Не могу знать, сударыня… — развел тот руками. — Как изволите видеть, опасного нет-с, могут жить себе да жить. Но если какое потрясение, нервное там — плохо-с. Волнения им вредны-с. Беречь надобно барышню вашу.

Саша стоял поблизости; у него испуганно заколотилось сердце. Он бросил беспокойный взгляд на террасу, где сидели Олюшка и Николка — она, по обыкновению, вышивала, а брат читал вслух повесть Пушкина. Он знал, что Ольга не может слышать их разговора, и все-таки…

— Что можно сделать? — спросил он доктора.