— Да, да, — поддержала матушка. — Может быть, в Крым или на Кавказ, на воды ее отправить?..
— Хм, да нет-с, — к великому облегчению Саши, ответил доктор. — Свежий воздух-с им весьма полезен, а вот жара совсем вредна. Наш петербургский климат хоть и не идеален, а все же для барышни вашей лучше-с.
Матушка принялась расплачиваться с доктором, а Саша в задумчивости прохаживался по гостиной. Ольга не жаловалась ему, но он всем нутром чуял, как неприятны ей эти визиты докторов, бесконечные осмотры и беседы. В доме Рашетовских Олюшку уже не осаждали толпы недужных, как в родном селе: их матушка ни за что не допустила бы такого. Мария Ивановна Рашетовская почему-то полагала, что Ольге негоже заниматься исцелением хворых, хотя мать сама не могла объяснить, что в том дурного. На вопросы Николки она степенно отвечала, что лечить должны доктора, а Ольга Аркадьевна — барышня нежная, прекрасного воспитания, а в Петербурге деревенские привычки оставить бы надо. Отец в эти дела не вмешивался, а сама Олюшка промолчала; непонятно было, огорчил ее запрет матушки или же нет.
Когда, чуть позже, Александр сменил Николку на террасе — все они теперь старались, чтобы Ольга проводила на воздухе как можно больше времени — он спросил, преодолевая застенчивость:
— Если ты у себя в деревне мужиков и баб руками исцеляла, что же себя исцелить не можешь? Так, чтобы встать да ходить?
Ольга слегка улыбнулась, ничуть не удивившись вопросу.
— Сила моя, чтобы людям на благо послужить, не себе. А коли стала бы даром пренебрегать, тело, может, и вылечила бы, да душу бессмертную погубила.
— Но разве самой тебе не хочется здоровою стать? Ходить, танцевать, на балы, в театры ездить? — в волнении вскричал Саша и тут же понял, что сказал глупость. Чтобы Олюшка — да на балах, как те глупенькие барышни, что только и щебечут о тряпках да кавалерах…
— На все воля Божья, братец, — кротко ответила Ольга, откусывая нитку. — Я свой дар людям добрым отдаю, а от них брать не смею…
— Почему же от них? — удивился Александр. — Ведь мамаша и Стешка твоя говорили, что ты с них ни гроша не брала — спасала только.
Ольга на это лишь улыбнулась и покачала головой: дальше расспрашивать не стоило, она всегда говорила о себе ровно столько, сколько хотела сказать. Саша следил за ее худенькими пальцами, ловко орудующими иголкой, и вспоминал, как она впервые положила ему руку на лоб: когда на них с Николкой напал пес, он сильно ударился головой, и с тех пор мигрени не оставляли его надолго. А Олюшка лишь коснулась лба прохладной рукой — и боль ушла. Он хотел ее поблагодарить, но отчего-то сконфузился и покраснел; никакие силы не заставили бы его заговорить в этот миг. Но Ольга сделала вид, что ничего не заметила, она тихонько напевала, вышивая, только один раз прямо и светло взглянула на него своими ласковыми глазами.
«Женюсь на ней, — подумал вдруг Александр спокойно и ясно. — Женюсь, что бы мамаша не говорила. Что с того, что она не ходячая? На руках буду носить, никому в обиду не дам».
Время шло, и вот уже Александру настал момент отправляться в корпус; матушка, как могла, откладывала день отъезда любимого сына, но отец полагал, что Алексашенька и так слишком уж долго находится на домашнем обучении. Пора было выходить в люди, становиться мужчиной, офицером — обоим сыновьям Рашетовским с самого рождения уготована была военная карьера. При всей любви к искусству Рашетовский-старший преклонялся перед военными, особенно высокими чинами, считал их истинной опорой трона и государства. Теперь Александру предстояло расстаться с семьей, Федором и Ольгой Аркадьевной. Когда он зашел к ней проститься, то ужасно сконфузился и мог лишь пробормотать чуть слышно: «Еду. Храни тебя Бог, Олюшка». Ольга ласково сжала в ладонях его зардевшееся лицо, поцеловала в лоб и перекрестила.
— Ты береги себя, братец.
Александру мечталось услышать от нее другие слова, хотя он понимал, что это невозможно. Но скоро, очень скоро он отслужит, выйдет в отставку, и тогда… Батюшка не станет возражать, если он женится на Ольге Аркадьевне, а мамаша простит… В том, что Олюшка примет его предложение руки и сердца, Саша даже не сомневался.
Он несколько раз поцеловал ее руку, поклонился и вышел.