Не ангел

Саша молча отстранил Ольгу от себя, будучи не в силах ничего сказать, и прошел в свою комнату. Он понимал, что придется что-то решать: маменька любит его больше всех на свете и посчитается с его мнением. Он знал, что может спасти Федора и Ольгу от ее гнева, стоит только сказать свое слово. Олюшку оставят в покое, а Федора, вероятно, просто удалят из дома, отправят работать в Дубки, этим и кончится. Если только он попросит…

Если только он попросит. Эта фраза жужжала у него в мозгу бессмысленным шумом. Он видел перед собой обезумевшую от ужаса Ольгу, которая сжимала его плечи и молила за Федора. За Федора, который когда-то спас его и Николашу, с которым они побратались и которого Ольга любила так сильно, что позабыла все на свете. В том числе и его, Александра.

«Жена я ему уже давно» — эти слова жгли и мучили его. Умом он понимал, что Федор — красив, начитан, умен, он ничем не хуже его самого; в глазах любой барышни он — кавалер хоть куда. Саша и сам не раз говорил это ему. Но Ольга, которую Александр считал своей! Он даже не мог поверить до конца; он готов был признать, что Параша все сочинила, а Ольга, будучи в нервном расстройстве, наговорила на себя, чего не было. И тут же он вспоминал смущение и растерянность Федора, его откровенный страх — и понимал, что его надежды бесплодны. Вот что Федор хотел ему сказать, вот почему выглядел таким смятенным! Ни для кого в доме не была тайной его, Александра, страсть к Ольге.

…В дверь постучали, громко и нетерпеливо. Маменька вошла, не дожидаясь ответа, видно было, что она все еще гневается.

— Ну что скажешь, сударик мой? — Александр не сомневался, что мамаша жалеет его, но, по своей врожденной суровости, она избегала всякого открытого проявления чувств. Он осознал, что лежит перед маменькой на кровати, полностью одетый — но встать сейчас не было сил.

— Не трогайте Ольгу, маменька… Заморочил он ей голову стихами, сонетами своими, — Саша произнес это машинально, пытаясь нащупать в сознании что-то важное, ответ на какой-то вопрос…

— Ну, не трону, не трону, — заторопилась мать, она вовсе не хотела продолжать мучительную для него тему. — Бог с ней, с Ольгой твоей… Ну а с этим что прикажешь делать? Видел бы папаша твой покойный, каков его любимец… Или изволишь опять, по-старому, защищать его?

Почему-то именно эти слова стали для Саши последней каплей; гнев его против Федора достиг высшей точки. Этот незаконнорожденный крепостной, оборванец, обязанный столь многим их семье… Да как же он посмел?! А понесла бы Ольга от него, не дай Бог — что было бы с их старинным родом, дворянской благородной кровью! Его передернуло от отвращения.

— Не буду защищать, — спокойно и твердо проговорил Александр. — Тридцать плетей — и в рекруты. Чтобы духу его здесь не было.

* * *

Матушка смотрела на него с легким недоверием, так что Саша запнулся и едва не взял свои слова назад. Но он тут же снова вспомнил искаженное ужасом лицо Ольги, и его обуяла ярость. Федор предал его, он не имел никакого права посягать на его любовь! Александр мало знал о любви, зато он прочел достаточно романов и стихов на эту тему и пребывал в уверенности, что молодые девушки — суть чистота и невинность. Винить Ольгу Аркадьевну в случившемся ему не приходило в голову, ведь в отношениях ответственность лежит на мужчине… Снова ему в сердце осколком льда вонзились слова «жена я ему уже давно»; он не хотел понимать их смысл и видел лишь нечто нечистое и безобразное. Дворянка и крепостной. В их кругу встречались развратившиеся забубенные пьяницы-помещики, о которых шла слава, что они не брезговали ни одной дворовой юбкой, иные даже похвалялись этим. Но вопиющим позором было бы для девицы благородного происхождения связаться с крепостным… Хотя и Федор не обычный крепостной, и сам он, Александр, называл его братом, обещал ему вольную… Но кровь их дворянская, благородная, а Федор сам утверждал, что мужик — даром про него в селе сказки рассказывали!

Мать давно ушла распорядиться, а Саша все лежал на кровати; мысли вертелись в каком-то бешеном танце, так, что голова кружилась и болела, совсем как тогда, в детстве. Он считал про себя мгновения: еще можно отменить свой приказ, не допустить расправы над Федором… Вот сейчас ему скажут, что по распоряжению барина… Александр явственно видел, как меняется в лице Федька, его названный брат, при этих словах. Вот его ведут на конюшню… Срывают одежду, связывают руки и ноги…

И он услышал крик, что раскаленным лезвием пронзил его насквозь, и вскочил в ужасе: Федора не секли никогда в жизни, тридцать плетей ему просто не выдержать! Саша бросился было к двери, но в памяти снова всплыли слова Ольги, ее залитое слезами, исхлестанное матушкой лицо, его, Александра, отчаяние и отвращение. Он теперь будет жить с этим и мучиться; злость и ненависть сменили наступившую было жалость.

Он сжимал голову руками, стараясь заткнуть себе уши, а крики и стоны истязуемого все раздавались снизу, из конюшни…

— Ты Николку спас. Меня собой заслонил.