Не ангел

Александру давно пора было возвращаться в полк, но он не мог и подумать о службе. Федора похоронили поспешно, тихо и незаметно; Александр сам настоял, чтобы его упокоили как положено, а не за оградой кладбища как самоубийцу. Был ли Федор в здравом рассудке после наказания, покончил ли с собой, обезумев от боли, унижения и страха? Этого никто не мог сказать, и Александр строго-настрого запретил матушке и прислуге обсуждать с кем-либо эту тему. Гибель Федора представили как несчастный случай. Занятый заботами об Ольге, Саша как-то смутно вспоминал прощание с ним хмурым, но теплым весенним днем; в память врезалось лишь строгое, спокойное лицо его названного брата в гробу — Федор был таким, каким он привык его видеть, непохожим на того запуганного, придавленного стыдом незнакомца, которого Саша встретил, вернувшись из полка. Ненавидел ли его Федор, проклинал ли перед смертью? Думал ли об Ольге, о том, какие страдания причинит ей его смерть?

* * *

Александр не сомневался, что Ольга винит его в случившемся: она не слышала его разговора с матерью, но неведомо каким образом всем в доме стало известно, что молодой барин сам приказал засечь Федьку-актера из ревности к барышне Ольге Аркадьевне. Смерть Рашетовского-старшего, гибель Федора, роль Александра во всем этом, болезнь Ольги придавили домочадцев Александра точно тяжелой могильной плитой. И, живя с этим тяжким чувством, Саша понимал: он не может смириться еще и с гибелью Ольги. Пусть она не любит его, пусть даже ненавидит — теперь это его долг. Он уже не думал, хочет ли сам, по-прежнему, брака с ней; его желания теперь были не важны.

В один из летних дней Саша подошел к постели Ольги; казалось невероятным, что она еще дышит. По совету доктора, в ее комнате ежедневно распахивали окна, чтобы больная видела солнце; ее приподнимали на подушках, ей читали вслух, говорили с ней о разных пустяках, приносили в комнату цветы, Стешка зажигала лампадки перед образами… Все это делалось впустую: Ольга не умирала и не жила.

— Я не смирюсь, Олюшка, — Саша решительно опустился на колени перед кроватью, лишь только Стешка покинула комнату. — Я тогда не в бреду говорил. Делай со мной что хочешь, хоть ненавидь, хоть бей; пока я жив, я с тобой буду. Слышишь меня?

Он не сомневался, что она слышит. И стоял рядом с ней на коленях и ночь, и утро, и целый день вспоминая, как слушал крики из конюшни, как Ольга упала с лестницы, как молила отвести ее к Федору… Все картины того дня вдруг разом ожили в его мозгу…

— …Не передумаешь? — прозвучал прямо над его ухом хриплый, низкий, незнакомый голос.

Александр вздрогнул и поднял голову. Оказывается, он все еще стоял на коленях перед кроватью, прижавшись лбом к легкому покрывалу, а Ольга сидела на постели и глядела на него в упор огромными немигающими глазами.

— Что ты, нет… — сипло проговорил он. Казалось, невидимые жесткие пальцы сдавили его горло.

Ольга без слов протянула к нему руку: Саша схватил ее и поразился силе этой маленькой руки — она так сжала его ладонь, что он едва не вскрикнул от боли и с изумлением взглянул на Ольгу. Закатное солнце просвечивало сквозь кружевные занавески и играло на ее волосах, высвечивая их странным багровым цветом — казалось, вокруг ее головы разливается красное сияние.

* * *

О помолвке с Ольгой Аркадьевной Александр сообщил матушке весьма сухо и коротко: он ожидал в ответ гнева, брани, возражений. При нынешней холодности в отношениях матери и Ольги это было бы даже неудивительно. Однако мать выслушала молча, лишь слезы беззвучно покатились по ее щекам — она торопливо перекрестила Александра и отвернулась.

На венчание приехал из Москвы брат Николай, в остальном же свадьба была совсем тихой и скромной. Многочисленным друзьям и знакомым объяснили, что Ольге Аркадьевне все еще нездоровится, хотя на деле это было не так: после объяснения с Александром Ольга столь быстро пошла на поправку, что доктору оставалось лишь разводить руками в радостном изумлении. Она больше не смотрелась бесплотным духом; тело ее наливалось и крепло, на щеках появился нежный румянец — а одним днем она смогла встать на ноги, затем понемногу начала ходить… Александр задыхался от восторга: никогда Ольга не казалась ему столь прекрасной. Сам же он, вероятно, от тяжелых переживаний чувствовал себя больным. К нему вернулись мигрени, и порой, поднявшись по лестнице, он был вынужден присесть. Но он скрывал это от всех, боясь, чтобы венчание не сорвалось. После свадьбы ему станет лучше: он будет радоваться, видя рядом Ольгу, живую и здоровую, пройдут и боли в сердце и внезапно накатывающая слабость.

* * *