Не ангел

Его книгу она редактировала сама, и не потому, что в «Литтонс» не нашлось бы людей, кому можно было бы ее доверить и кто оценил бы ее по достоинству, просто она боялась, что не всякий поймет, как мало там требовалось редакторской правки. Грамматика местами была немного странной, композиция несколько беспорядочной, но и то и другое отвечало немного анархичной манере повествования. Селии претила мысль о том, что какой-нибудь добросовестный редактор укоротит длинные, шероховатые и тем не менее очень связные фразы или поменяет местами придаточные предложения в строгом соответствии с правилами, но все обаяние повести как раз и состояло в этом грамматическом сумбуре. Вот почему Селия взялась редактировать текст сама. Иных причин не было.

— Есть только одна вещь, которую я предложила бы вам изменить, — сказала она, когда они устроились за столиком в дальнем углу ресторана, — это…

— Вы устали? — спросил он.

— Что? О да. Да, немного. Наверное, война всех нас утомила.

— Это точно. Но она закончилась, и мне хорошо.

— А ваша нога?

— Нет, — ответил он и улыбнулся, — ноге плоховато.

В 1916 году во Франции Себастьяна ранило в ногу. После очень тяжелой операции стало еще хуже: была занесена инфекция, и его отпустили домой для проведения еще нескольких операций на искалеченном и постоянно ноющем колене.

— А как у вас?

— Что?

— Как ваш муж?

Селия молчала.

— Ему хуже?

— Нет, — поспешно ответила она. Слишком поспешно.

— Рассказывайте, — улыбнулся Себастьян.

— Нет.

— Почему?

Снова молчание.

— Рассказывайте. У него депрессия?

— Не совсем… Нет. На вид он вполне бодрый. Нет, не бодрый. Но и не несчастный. Какой-то…

— Отстраненный?

— Да, — подтвердила она, — да, вот именно. Кажется, что ему ничто не интересно. Только он сам.

— А вы?

— И уж точно не я.

— Что ж, это вполне нормально, — заключил Себастьян. Он сидел, откинувшись и глядя на нее. — Я в какой-то мере и сам так себя вел. В конце концов, ваш муж пережил тяжелое время. А теперь он просто изолировался от всего. Ушел в себя. Включился защитный механизм, понимаете?

— Я понимаю. Конечно, понимаю. И я была… старалась, во всяком случае, быть очень терпеливой. Но он не желает ни о чем со мной говорить. Только о самом себе. Ни о работе, ни о детях, ни о доме, который находится в ужасном состоянии и требует большого ремонта, как и офис издательства, а обо мне подавно. Даже о том, через что он прошел. Это… это тяжело. Потому что на меня навалилось все, я принимаю решения, которые на самом деле теперь должен принимать он. Мне очень трудно.

Себастьян посмотрел на нее и снова улыбнулся:

— Смею предположить, дорогая леди Селия, что вам будет еще труднее, когда он снова начнет всем этим интересоваться.

— Привет, Марджори.

Барти стояла в дверях дома на Лайн-стрит и делано улыбалась. Была суббота. Теперь Барти уже позволялось приезжать сюда одной на автобусе. Этому способствовала тетя Селия, как и многим другим проявлениям независимости. Барти и близнецы часто вместе возвращались на автобусе из школы домой: девочки с подружками обычно сидели впереди и хихикали, Барти — позади них, делая вид, что ее это не волнует. Но все было не так про сто: ей поручали приглядывать за ними, а они никогда и ни в чем не хотели ее слушать.

— Не ходите наверх, — говорила она в автобусе, — идет дождь.

— А нам хочется, — отвечали они и бежали наверх.

— Это не наша остановка, — в другой раз предупреждала она, видя, что они спускаются на площадку и готовятся к выходу.

— Мы хотим выйти вместе с Сьюзи. И дальше пойдем пешком.

Тогда Барти тоже приходилось вылезать из автобуса и следовать за близняшками, наблюдая сзади, как они болтают меж собой, склонив друг к другу свои одинаковые головы и совершенно игнорируя ее. После возвращения в Лондон они снова стали несносными.

А дома няня бранила их за промокшие школьные формы, стоптанную обувь, но еще больше доставалось Барти.

— Ты за них отвечаешь, Барти, ты старше, постарайся найти к ним подход.

Но говорить им что-то было бесполезно, совершенно бесполезно.

Барти и близнецы учились в частной школе Хелен Вулф для девочек на Саут-Одлей-стрит. Это была хорошая и довольно известная школа. Здесь учились девочки из самых аристократических семей. Но Селию это волновало меньше, чем высокий уровень обучения. Она была настроена дать девочкам отличное образование, чтобы обеспечить им в жизни те же возможности, что и Джайлзу.

Барти, использовав все преимущества своих занятий в течение нескольких лет с мисс Эдамс, а также будучи наделена природными способностями, сразу же стала одной из первых в классе. Близняшки уютно обосновались в конце списка. Они были смышлеными, но ленивыми девочками, а жизнь слишком хороша, чтобы тратить ее на чтение книг и решение математических задач. С первых же дней учебы они приобрели среди сверстников невероятную популярность: все девочки восхищались ими и искали их дружбы. Это кончилось тем, что девочки стали самоуверенными, непослушными, грубили няне, дерзили учителям и открыто хамили Барти — благословенной строгой дисциплины Эшингема в Лондоне, к сожалению, не было.