Не ангел

На самом деле Селию все чаще охватывала паника: то ей казалось, что чем скорее она уйдет от Оливера, тем лучше будет для всех, то ее мучили приступы сомнения в правильности этого решения. Слова матери повлияли на нее более, чем она ожидала, и образовали в сумятице ее мыслей некий здравый, взвешенный центр. И все же Селия не во всем соглашалась с матерью. В тот вечер она засиделась у леди Аннабеллы, вернулась домой поздно, вошла в комнату и застала Оливера уткнувшимся лицом в письменный стол. Вначале ей показалось неладное, но потом она поняла, что он просто уснул. Так вот, в ту первую минуту, когда она увидела мужа в этой позе, она вдруг почувствовала страшное, зловещее облегчение оттого, что у него случился сердечный приступ, что он умер и теперь она свободна. Потом, лежа с ним рядом, прислушиваясь к его ровному дыханию, Селия заставила себя вновь почувствовать то облегчение, окунуться в глубины эгоизма и скверны, каких она достигла, а потом долго раздумывала над тем, можно ли считать оправданной жизнь с человеком, которому она только что пожелала смерти.

Она закурила, глубоко затянувшись.

— Себастьян…

— Нет, Селия. Я не могу позволить тебе отказаться от своего решения. Ты сказала, что оставишь Оливера, и ты это сделаешь. Так будет лучше для всех нас. Посмотри на себя, ты же измаялась от переживаний.

Тут он был прав — ей действительно нездоровилось. Ее донимал жесткий кашель — отчасти, должно быть, от курения, как она думала, у нее пропал аппетит и появилась постоянная, до тошноты, боль в животе, кроме того, ее мучила бессонница. Селия страшно исхудала. Вид у нее был жуткий, она это знала: волосы сделались тусклыми, лицо землистым, под ввалившимися глазами появились морщинки.

— Это я довел тебя до такого состояния, — сказал Себастьян, нежно протягивая руку и гладя ее по щеке. — Прости меня.

— Нет, Себастьян, это не ты. Я сама себя довела.

— У тебя такой изможденный вид. Наверное, ты очень много работаешь.

— А как иначе? Только так я могу сохранить здравый рассудок. Себастьян, как же мне быть с «Литтонс»? Если…

— Селия, — сказал он твердо, — давай сначала подумаем о нас с тобой. А «Литтонс»… Наверное, ты не сможешь бывать там ежедневно. Это было бы не очень удобно.

— Да, — согласилась она.

И подумала о своей работе в «Литтонс», которая, составляя огромную часть ее жизни, вносила в эту жизнь хоть какой-то смысл. Как же теперь она будет без «Литтонс»? Странно, прежде Селия никогда толком не думала об этом, до тех пор пока леди Бекенхем ей не сказала. Что ж, мама права: жизнь без работы — даже с Себастьяном — представлялась ей невозможной, как без света или пищи.

— Я подумал, — заговорил Себастьян, — что ты могла бы стать независимым редактором. К тебе пошла бы половина авторов, а то и половина издателей Лондона. Разумеется, ты могла бы по-прежнему работать для «Литтонс», но не только. Почему бы не работать дома?..

— Дома? — тупо повторила Селия, машинально представив дом на Чейни-уок. — Как это дома?

— Ну как, устроим тебе кабинет. Тут много комнат. Тебе ведь нравится та, что наверху, рядом со спальней?

— А, да. Я поняла. — Комната в доме, который не ее. Но он же станет ее домом! Если ей хватит храбрости. — А… дети?

— Селия, насчет детей мы все решили. Я буду очень рад видеть у себя твоих детей. По крайней мере, какое-то время. Это не проблема.

— Но поначалу…

— Поначалу тебе придется разлучиться с ними. До тех пор, пока все не утрясется.

Она молчала, снова вспоминая слова матери: «Дети озлобятся, растеряются, ощетинятся…»

Селия неожиданно повторила их вслух.

— Несомненно, — взглянул на нее Себастьян. — Но потом они оправятся. Дети — существа гибкие. К тому же они знакомы со мной и относятся ко мне не без симпатии.

— Ох, Себастьян. Это совсем другое. Они тебя знают и любят как друга. А не как человека, укравшего у них мать и оскорбившего их отца. Я…

— Селия, а теперь давай подумаем, что будет в противном случае. Трезво. Ты будешь продолжать терзаться, как сейчас. Или даже хуже. Можешь вообразить? Еще долгое время. — Она закрыла глаза и покачала головой. — Или нам придется отказаться друг от друга. Ты вернешься к Оливеру. Ко всем прежним страданиям, несчастью и неудовлетворенности. На всю оставшуюся жизнь. Ты считаешь, что в силах это вынести? Ты этого хочешь?

— Нет. Нет, Себастьян, не этого. Конечно не этого. Это было бы ужасно. Но…

— Что «но»?

— Но, может быть, это правильно. Может быть…

— Селия, если женщина чувствует себя одинокой, несчастливой, неустроенной, это не может быть правильно. И Оливер тоже переживает, ты сама говорила мне.

— Да. Но я не виновата — на него повлияла война, у него плохое здоровье, он страдает от собственной неуверенности во всем…