Не бойся Адама

— Ваше появление, — сказал он наконец, — довольно неожиданно. Хотя в такого рода делах все может случиться в самый последний момент… Я понимаю, что вы приняли меры предосторожности (движением подбородка он указал на шприц). Но все ваши угрозы ничего не стоят. Как вы сами сказали, у вас нет достаточных доказательств, чтобы передать меня правосудию, и я знаю, что ваши отношения с федеральными службами, как бы это сказать… весьма двусмысленные. Что же до моей дочери, то уж ее суда мне бояться нечего. Она знакома с моими взглядами и, смею надеяться, разделяет их.

Полночи Поль обдумывал то, как может сложиться их разговор. Он знал, что в случае твердого отказа Маклеода у него практически нет аргументов, чтобы заставить его говорить. Поль пришел к выводу, что в таком случае ему ничего не останется делать, кроме как лишить Маклеода физической возможности отдать приказ о начале операции. Это предполагало хладнокровное убийство человека, в отношении которого существовали только подозрения. Поль знал, что не сможет решиться на это.

Маклеод, очевидно, прочитал его мысли и сам стал говорить о начале осуществления плана, порученного Хэрроу.

— Вы неплохо поработали, если смогли до меня добраться, — сказал он, склонив голову. — К несчастью, вы пришли слишком поздно. Операция уже началась. Ее фазы будут следовать одна за другой без моего вмешательства. Жив я или мертв, то, что должно случиться, случится.

Надежды больше не оставалось. Поль чувствовал себя со своим шприцем так, будто решил ограбить пустой банк, где идет ремонт. Парадоксальным образом, именно полная неуязвимость его самого и разработанного им плана развязала язык Маклеоду.

— Если бы что-то еще от меня зависело, я бы не сказал вам ни слова. Но на этой стадии операции мне даже приятно кому-то довериться. Поймите меня правильно. Я не страдаю от того, что удалился от мира. Теперь меня уже мало что интересует. Нет, меня мучает невозможность рассказать кому-нибудь о плане, который вот уже два года составляет смысл моей жизни. Мне тем проще рассказать о нем именно вам, что вы и сами уже почти все раскопали. Кто лучше вас оценит мою историю, а?

Поль спросил себя, почему Маклеод так уверен, что никто не сможет воспользоваться полученной информацией во вред ему. А может, старик просто стремится выиграть время, сочиняя всякие небылицы? Нет, Поль все-таки был убежден, что Маклеод не врет. Не отдавая себе отчета, Поль был заворожен своим полуживым собеседником, где-то черпавшим силы, чтобы сражаться за свой грандиозный план.

— Вы неплохо сработали там, у Фрича, — сказал Маклеод глухим голосом. — Парень, которого мы определили ухаживать за нашим старым учителем, не смог ничего поделать.

Они все еще сидели друг против друга, но Маклеод откинул голову на подголовник кресла, глядя куда-то в пространство. Поль понял, что он начнет рассказ с семинара 67 года и ему лучше не прерывать старика.

— Когда я попал на семинар к Фричу, я был беден. Очень беден. Иногда по утрам я нашаривал в кармане монетку и прикидывал, сколько хлеба смогу на нее купить — половину булки или только четвертушку. Фрич разрешил мне не платить за учебу, но столоваться у него я не мог. Вечером я на попутных машинах проезжал двадцать километров до маленького городка, где жил, и работал до поздней ночи. Я брался за все: работал на подхвате в ресторанах и барах, был ночным сторожем. Когда утром я приезжал к Фричу, то словно попадал в другой мир, мир беззаботных и сытых людей, которые могли посвящать все свое время и силы высоким материям.

Вы, конечно, удивитесь, если я скажу, что в то время ровно ничего не понимал из того, о чем говорилось на семинаре, хотя и осознавал, что речь идет о чем-то важном. В ту пору Фрич был еще молод, невероятно умен и образован. Слушатели воспринимали его идеи, спорили и подталкивали его к новым выводам. Тогда из всего этого я вынес только одно: ненависть к нищете. Это было, конечно, недоразумением. Для остальных все сводилось к рассуждениям о судьбах планеты, глобальном демографическом равновесии и природе. Для меня главным была моя собственная бедность. Студенты спорили о ней как об абстрактной идее. Я ощущал ее всем моим существом.

После окончания занятий я получил вожделенный диплом, но, главное, покончил с иллюзорной притягательностью образования. У меня была лишь одна цель: распрощаться с бедностью и никогда не возвращаться к прошлому.