Не бойся Адама

С каждым новым допросом Жюльетта все лучше понимала своих тюремщиков. Как ни старались те казаться крутыми, девушка не считала их настоящими профессионалами. Американка была импульсивной и возбудимой, она неумело скрывала свои чувства и задавала слишком прямые вопросы. Мужчина, кто бы он там ни был по национальности, явно привык лишь к допросам с пристрастием. Он так и рвался пустить в ход кулаки, и ему стоило большого труда сдержаться. Все это будило в Жюльетте беспокойство, которое только подхлестывало ее нетерпение. Она все время была на грани смеха и слез. Делая свой хитрый ход в Шоме, Жюльетта понимала, что шансы на успех невелики. И вот она оказалась в чужих краях и впуталась в совершенно непонятное дело, оказавшись во власти людей, бывших все же опасней ее прежнего бездарного и неумелого дружка.

Ясное дело, эти двое в масках — лишь неотесанные исполнители. Они действуют по плану, который разработал кто-то другой, тот, кто решил пока что не раскрываться. Вполне возможно, что его в этом доме и не было, Жюльетта ни разу не видела, чтобы ее тюремщики выходили из комнаты, чтобы посоветоваться с кем-то. В конце каждого допроса они принимали растерянный вид, словно исчерпали врученный им вопросник и не знали, что делать дальше. На следующий день список, по-видимому, пополнялся.

Так было и в этот раз, когда они снова вернулись к вопросам о Джонатане.

— Что он дословно говорил о своей жизни?

— Он рассказал, что жил в Штатах почти в одно и то же время со мной.

— Он объяснил, что там делал?

— Преподавал французский в колледже.

— В каком?

— Бринмор, недалеко от Вашингтона. Колледж для девушек. Сдается мне, он вволю этим попользовался…

— Он говорил с вами о своей военной службе? — резко перебила ее американка, которой было противно, что объектом дурацкой французской иронии стал один из почтеннейших колледжей Соединенных Штатов.

Привыкнув к ночным допросам, Жюльетта стала позволять себе вольности со своими хозяевами. Иногда она избегала прямого ответа на вопрос и пускалась в отвлеченные рассуждения, стоило только дать волю хаосу мыслей и воспоминаний, роившихся в ее голове. Это злило ее собеседников, но в то же время позволяло им не так быстро истощать запас вопросов, которые следовало растянуть на всю ночь.

— Знаете, в то время я еще не отошла от этой истории с «Зеленым миром».

Жюльетта принялась рассказывать все перипетии своих отношений с организацией. Терпение американки наконец лопнуло.

— Я спросила вас, говорил ли Джонатан в Штатах о своей службе?

— Подробно нет. Говорил так, между делом.

— Между делом? — проворчал южноафриканец, сжимая кулаки.

— Вы должны понять. В то время я словно спустилась с неба на землю. После периода славы и возбуждения я все видела в черном цвете. Я смотрела на мир с отвращением. Джонатан говорил то, что я хотела слышать. Мне кажется, он черпал слова из своих американских переживаний.

— Какие слова?

— Он говорил мне, что везде и во все времена люди, обязанные защищать великие идеалы, оказывались недостойными своей миссии и предавали их. Именно поэтому все революции тонули в буржуазном реформизме. Экология представлялась ему последним великим сражением. В этом бою на кону стоят не интересы общества или даже рода человеческого, а судьба всей планеты. Но и эта революция не избежала общей судьбы, погрязнув в болтовне и компромиссах.

Вот уже две ночи американка приносила с собой блокнот, возможно, чтобы придать себе солидности. Казалось, сейчас ее очень заинтересовали заявления Жюльетты, и она без устали в нем строчила.

— Во Франции, по его мнению, экологическое движение оказалось самым беззубым в мире. Французские университеты по горло погрязли в политике, они почувствовали вкус власти и до отвращения склонны к компромиссам. Даже такие, как «Зеленый мир». Хоть они и стоят от всего этого в стороне и считают себя свободными, но всегда боятся зайти слишком далеко. Я и сама чувствовала точно то же самое. После демонстрации, на которой меня ранили, я ощутила в себе дух Жанны д'Арк. Я хотела драться до конца, а аппаратчики испугались и позорно наложили в штаны.

— Хватит о Франции. Вас спрашивают о том, что он говорил о Соединенных Штатах.

— Ну да. Как я поняла, там есть по-настоящему боевые группы, настроенные на революцию. Джонатан примкнул к одной из таких групп, у которой имелась довольно активная ячейка в Бринморе. Зная его, я думаю, что там были две-три пришедшиеся ему по душе девчонки…

— Вы не верите в искренность его намерений? — резко спросила американка.

— Трудно сказать. Он ведь никогда не расставался с маской иронии и безразличия.

В долгие часы одиночества между допросами Жюльетта много думала о Джонатане. Она чувствовала, что ее отношение к нему меняется — после короткого периода страсти, а потом презрения к ней пришло что-то вроде отстраненной нежности.

— Как называлась организация, с которой он сотрудничал?

— «Одна планета».

— Вы о ней знали?

— Нет. Они не работают в Европе.

— Вы пытались навести справки?