– Как тебе?
– Трогательно.
Закончив читать, Алиса подняла книгу так, чтобы мне была видна обложка.
– Узнаешь? Я здесь, правда, под псевдонимом.
– А-а-а, – заскулил я. – Какой же я лопух.
– Думаешь, я тебя отпущу? Никуда ты теперь не поедешь с такой буйной фантазией, – кончился в моем стакане виски.
– В том-то и дело, что я даже сама себя не могу отпустить.
– Почему?
– Неужели ты до сих пор не понял. Ни желтая таблетка солнца, ни море витаминов, ни компрессы времени, ни примочки старых друзей, ни микстура новых знакомств уже не лечат, мне постоянно нужна инъекция тебя.
Не бойся быть собой
Серость – это не дождливое небо, это даже не мокрый асфальт, это в голове красок не хватает. Мой цветной сон разлетелся на тысячи осколков, его разбил телефонный звонок. Меня медленно открыли глаза. Варвара давно уже ушла на работу, в окне медленно светило солнце. Встал, медленно подошел к креслу, на котором отдыхали штаны, и вытащил телефон. Звонил мой старинный друг Оскар.
– Привет!
– Разбудил?
– Да нет, я уже чай пью.
– Как со временем? Хотел к тебе заехать.
– Да, конечно! А ты далеко?
– Нет, рядом. Буду минут через сорок.
Утро приехало другом. Оскар был говорлив, как Амазонка ночного унитаза. С утра не то что говорить, но даже слушать трудно. Я-то знаю, что нельзя приезжать так рано по субботам, можно сломать чью-то жизнь.
Мое тело прошло по коридору в поисках своего отражения. На этот раз я решил его не пачкать. Прошел мимо зеркала дальше, пока не уткнулся в окно на кухне. Посмотрел в него. Там деревья стряхивали с зеленых пальцев холодную воду. На детской площадке никого. Посередине, в сухом фонтане, резвились каменные дельфины, будто обрадовались долгожданной воде. Дождь ведрами выплескивал свою Божью слезу, однако без видимого сожаления. Я поставил чайник и пошел в ванную, где, не включая света, помыл лицо и почистил зубы.
В зале взял пульт, однако рука так и не поднялась включить телевизор, я поднял ее на кота, стряхнув с дивана. Недовольный, он отвалил на кухню.
– Чайник выключи, как засвистит, – бросил ему вслед. Сам сел на нагретое место и взял газету, помял глазами. Новости устарели, где-то я их уже видел: не колышут, не трогают, мертвые.
Вскоре засвистел чайник. Все громче и громче.
– Обиделся, – подумал я про кота и тоже двинулся на кухню.
Если бы там был кто-то кроме него, я бы скорее всего улыбнулся, но некому и незачем. В одиночестве люди честнее и меньше морщатся. Все морщины – от искусственных улыбок. Человек стареет от компромиссов. То, что сегодня некому было сказать «доброе утро», означало только одно: что не придется начинать день с лицемерия. Я выключил чайник, но заваривать не стал, решил подождать Оскара.
Дождь все еще не ушел, выказывая равнодушие ко многому, ко мне в частности. Я достал из холодильника масло, сыр и колбасу. Поковырялся в носу, почесал причинное. Продолжая хрустеть кормом, Том посмотрел на меня понимающе, воспринимая как должное мою раскованность. Животных мы не стесняемся, нет вокруг никого, и нас вроде бы тоже.
Скоро появился Оскар. Высокий, сильный и мокрый. Мы поздоровались и обнялись.
– А хватка уже не та. Стареешь, чувак, – предложил я ему тапочки.
– Сам такой, – стянул он с себя влажный плащ и натянул на вешалку.
– Проходи, можно сразу на кухню. Пить будешь?
– Нет, я же бросил.
– Жалеешь себя. И сигарета, небось, электронная? Фитнес, йога, здоровое питание? Я же говорю, стареешь, – улыбнулся ему, заваривая чай.