Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

Полоски пляжа отсюда не было видно, только плещущиеся индиговые волны. Можно было подумать, что, сорвавшись, всего лишь врежешься в воду, в худшем случае — хлебнёшь как следует, да и вынырнешь как ни в чём не бывало.

— Спокойно, дядя Изя, — неизвестно почему именно так сказала Волынская, удерживая Ибрагима за руку и поясной ремень. — Тихонько вставай, вот так, на меня. Вниз не смотри. Полметра вот сюда и влево. Сел? Дыши и не дёргайся…

Она, как и все наверху, ждала, что сейчас по площадке шарахнут четыре тяжёлых снаряда. Едва ли невысокий карниз над головой защитит от ударной волны и массы осколков. Бегала глазами по кнопкам своего «портсигара». Какая сейчас поможет?

Артиллерист Басманов по крику и направлению руки Удолина сразу увидел, что башни «Гебена» поворачиваются не просто так: длинные стволы выставлены как раз на нужный угол, целятся прямо в них. Только сделать уже ничего не мог. Прыгать с обрыва, как турок — бессмысленно. Бежать? А куда? От разрывов одиннадцатидюймовых снарядов не убежишь. От трёхдюймовых иногда удавалось, так то — из другой оперы. Значит — только ждать, чем всё это кончится!

Уваров, сидевший спиной к бухте, вообще ничего не понял, включая смысл самоубийственного трюка Ибрагима, даже услышав отдавшийся в голове колокольным ударом крик профессора.

А вот Анастасия и остальные девушки среагировали. Спасибо Кристине — её блок не просто подал нужный сигнал, он включил режим «растянутого времени» и для их «портсигаров», и для них самих. Дальше и напрягаться не пришлось. Пятнадцать секунд выигрыша — это же вечность! Особенно если для всех других — «время ноль».

…Пятьдесят комендоров, унтеров и два мичмана в башнях «Гебена», ведомые непонятной силой, вынуждены были вести себя так, будто вдруг оказались в реальном бою. По команде башенных командиров из погребов пошли вверх по подачным трубам полузаряды и снаряды. Как положено, перегрузились на столах, послушная автоматика загнала в стволы пушек длинные, жирно блестящие смазкой остроконечные чушки, за ними — шёлковые цилиндры с порохом. Замки закрылись. На всё про всё потребовалось едва полминуты.

Всё нормально, всё правильно — враг на горизонте, с КДП[167] выдали дистанцию и целик, да и в панорамы прицелов всё видно. Теперь жди ревуна на залп — и жми педаль!

Линейный крейсер стоял на положенном месте без всяких намёков на предстоящий выход в море. Работали в штатном режиме лишь два котла кормовой кочегарки, чтобы не зависеть от берегового снабжения, чтобы все механизмы действовали, чтобы ход, в конце концов, хотя бы самый малый, дать можно было, случись чего. Уроки прошлой войны ещё не забылись.

По мостику лениво, нога за ногу, болтался с левого крыла до правого и обратно вахтенный начальник в лейтенантском чине. Делать ему было совершенно нечего. Лейтенант прикидывал, что, сменившись, вечерок можно провести с пользой, поскольку следующая вахта только завтра после обеда. От скуки устроил выволочку вахтенному мичману, глазевшему в бинокль на пригородный пляж. С мостика, оказывается, очень хорошо кабинки для дамского переодевания под нужным вертикальным углом просматриваются. Глуповат оказался мичман, непристойной улыбочки не сумел замаскировать.

Неторопливо, вдумчиво, с паузами лейтенант разъяснил мичману, что бывает, когда пялятся куда не нужно. Припомнил «Абукир», «Хог» и «Кресси»[168], «порт-артурскую побудку», по врожденной ядовитости характера не забыл упомянуть, что оный мичман и гардемарином отличался безалаберностью и ленью, за что и выпустился пятым по счёту с конца списка. Так случилось, что лейтенант, четырьмя годами старший, был в Морском Корпусе у этого мичмана ротным фельдфебелем. «Слава богу, Инфантьев, воевать мне вместе с вами не пришлось! А то б вы тоже не на цель, а на всякие… любовались!»

Внушение, пожалуй, спасло крейсер, уж команды кормовых башен — наверняка.

Мичман отошёл к площадке за боевой рубкой и вдруг закричал, как будто наступил босыми ногами на непрогоревшие угли костра:

— Господин лейтенант!

— Ну, что тебе, — обернулся вахтенный начальник.

— Кормовые башни! Развернулись по-боевому! Стволы на угол обстрела выходят!

При этом и мичман, и лейтенант вдруг испытали странное, томительное чувство. Совсем ничего не хотелось делать. Ни говорить, ни двигаться. Сесть бы на тиковый настил и задремать… Ну, крутят пушкари свои башни, ну и что? Мало какие у них там по плану упражнения отрабатываются…

Только профессиональная привычка оказалась сильнее психотронного воздействия! Не прошёл ещё у вахтенного начальника запал, с которым минуту назад вкручивал мичману насчёт порядка несения и бдительности. Теперь подтверждай! Не может быть такого, чтобы артиллерийские учения на швартовах, считай, в центре города проводились! Нечем заняться, так на станке заряжания[169] корячьтесь!

Лейтенант, будто сквозь вязкий кисель, рванулся к массивной трубке телефона прямой артиллерийской связи.

— Башня! Плутонг! Вы там что, охренели? Что делаете? Какого… по городу наводите?! Дробь, дробь[170], я приказываю!