Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер

А вот России, с её четырнадцатью морями и тремя океанами, настоящий большой флот был очень нужен. Все морские пути, от Петербурга, Одессы и Севастополя до Владивостока и Порт-Артура, должны быть надёжно обеспечены, все самые отдалённые «задворки Великой империи» – защищены. И вокруг Африки проводить конвои, если вдруг закроется Суэцкий канал, и Персидский залив защищать от вторжения иноземцев[71]. В своё время Аляску с Калифорнией потеряли только потому, что не на чем было туда плавать, обеспечить регулярное круглогодичное сообщение хотя бы с Владивостоком. На Амуре, Уссури и Сунгари нужна военная флотилия в сотню вымпелов, чтобы контролировать две тысячи вёрст беспокойной китайской границы, пресекать налёты хунхузов на прибрежные города, Транссиб и КВЖД…

Поднапряглись, за двадцать лет построили то, что и имели в виду адмиралы и геополитики, – флот необходимый и достаточный, хорошо сбалансированный, отвечающий требованиям задач на каждом из возможных ТВД.

Тут англичане второй раз за столетие занервничали, «сорвались с нарезов», как это иногда случается с артиллерийским снарядом, и вся их политика (подобно тому же снаряду) бессмысленно закувыркалась, теряя направление и смысл. Первый раз это случилось в десятых годах ХХ века, когда они решили в пику каждому построенному немцами линкору строить два своих! И строили, надрываясь, и обогнали всех, врагов и союзников, только две трети дредноутов и сверхдредноутов так никогда и не пригодились, бессмысленно стоя в базах, а экономика трещала от непосильных расходов на их содержание. Одновременно, совершенно необъяснимым образом, за сорок послевоенных лет число адмиралов и приравненных к ним гражданских чинов возросло в шесть с половиной раз в сравнении с временами, когда «Юнион Джек» реял на всех морях и английские стационеры[72] дымили трубами во всех более-менее примечательных портах и на рейдах мира…

И на этот раз Британия, почуяв угрозу, решила тряхнуть стариной – как штангист-пенсионер, вдруг полезший на помост в неожиданном помутнении разума. Лорды Адмиралтейства и послушный Парламент постановили – о раритетах эпохи Доггер-банки и Ютланда, своих и трофейных немецких, что ржавеют на консервации, – забыть. Снова строить, на каждый новый русский крейсер (время линкоров прошло, но штук сорок англичане в разделку не пустили, на всякий случай) немедленно отвечать однотипным, но хоть в чём-то его превосходящим. Ста лет оказалось мало, чтобы адмиралы сообразили – Русско-японская война не повторится никогда. Не будут больше выстраиваться в кильватерные колонны придуманные и построенные именно и только для эскадренного боя броненосцы и броненосные крейсера, сходясь в единственном решающем судьбы империй сражении. Но будущих британских флотоводцев воспитывали в том самом духе: придёт момент, и враг окажется именно там, где нам нужно, и именно в том составе, чтобы наша броня была толще, пушки крупнокалибернее и дальнобойнее, скорость выше. И воевать русские адмиралы будут по кальке с тактики З.П. Рожественского – делать только то, что давным-давно прописано в книгах никогда не воевавших теоретиков, не задумываясь, что неприятель учился по тем же самым книжкам, только прочёл их внимательнее. То, что «заклятый друг» может предпочесть действовать по примеру адмирала Шпее в сражении у Коронеля, во внимание не принималось, об этом неприятном эпизоде предпочли просто забыть.

Ещё один постулат оставался неизменным и в начале ХХI века – Англия сама решает, когда ей начинать войну. Никаких объяснений по этому поводу она никогда и никому не давала, или, если возникал вдруг подобный каприз – причиной и поводом объявлялось всё, что угодно. Так, не имевший никакого отношения к интересам Великобритании спор между Николаем Первым и турецким султаном о статусе Святых мест Иерусалима вполне сгодился для организации нападения на Россию наскоро сколоченной европейской коалиции. С неприкрытыми планами отторжения от неё Крыма, Кавказа, Бессарабии, Финляндии, Польши, всей Прибалтики, Камчатки, устья Амура и прилегающих территорий[73].

Вот и на этот раз Англия втягивалась в первую за столетие войну между европейскими державами с азартом и нетерпением, мечтая на этот раз добиться всего, что не удалось за предыдущие три века.

Никто из охваченных «фебрилис милитарис»[74] государственных и военных деятелей не только Британии, но и остального «цивилизованного мира» не замечал, что вопреки собственным традициям – до последнего уклоняться от перспективы большой войны, старательно и часто во вред себе стремясь к компромиссам, – на этот раз Российская империя с распростёртыми объятиями шла навстречу пожеланиям партнёра.