Не бойся глубины

– Возьмите ваши деньги обратно…

Динара сходила к секретеру, достала деньги и принесла их девушке – пусть забирает от греха подальше. Та машинально взяла купюры, сунула в карман куртки.

– А… тот платок?

– Вы о чем?

– Ну, платок, который я вам дала. Помните? Платок Вадика?

– Платок? – Динара сделала вид, что пытается вспомнить, но не может. – Никакого платка вы мне не давали.

– Не давала? – опешила девушка. От изумления у нее даже слезы высохли. – Вы, наверное, забыли! Вы сказали, что нужен носовой платок Вадика, и я его вам дала. Карл Фридрихович говорил мне, что платок обязательно понадобится… вот я и взяла его с собой. Вспомнили?

Динара отрицательно покачала головой.

– У вас истерика, Марина. Вы путаете события. Не знаю, что там говорил вам Карл Фридрихович… но никакого платка я у вас не просила, а вы мне, соответственно, не давали!

Девушка в недоумении уставилась на Динару. Слишком сильные переживания сломили ее волю, она больше не пыталась ничего доказывать и выяснять. Ей стало страшно. Черт с ним, с платком! Она не собиралась рассказывать друзьям Вадика о том, что хотела отомстить обманщику. Если кто-то узнает, то все свалят на нее!

– Не вздумайте повторять подобную ерунду, детка… – ласково убеждала ее Динара. – Вас же на смех поднимут. Или того хуже… подумают, что вы рассудка лишились от горя…

Марина выскочила из квартиры гадалки как ошпаренная. Ей уже не хотелось идти к господину Вольфу за объяснениями. Ей вообще ничего не хотелось, кроме как забиться куда-нибудь подальше, чтобы никого не видеть и не слышать. Смерть Вадика вдруг предстала для нее в несколько ином свете. Если она будет много болтать, то могут подумать, будто Вадик умер из-за нее! Цыганка права… Никто не должен знать, что она обращалась к Вольфу за помощью! Наверное, она и в самом деле не давала Динаре платка… Именно так. Не давала! Пусть докажут…

Мысли лихорадочно теснились в ее голове, сменяя одна другую, как в безумном калейдоскопе. Ей не надо было никуда ходить. Месть! Что за дурость? Раз Вадик предал ее, обманул из-за другой девчонки, он ей не нужен! Такой парень не может сделать ее счастливой. Зря она связалась с магией, цыганкой и прочими «темными силами»…

* * *

– Возьмите эти витамины, – посоветовал Анне Григорьевне фармацевт. – Они хорошо укрепляют нервную систему, успокаивают.

Витамины стоили дорого, но Анна Григорьевна не стала раздумывать. Здоровье Лизы серьезно беспокоило ее. Из аптеки она отправилась в гастроном, купила фрукты, курицу, сыр и горячие булочки. У дочери был плохой аппетит – приходилось стараться изо всех сил, чтобы Лиза хоть что-нибудь съела. Одно хорошо – девушка начала выходить из дому. Она вновь посещала театральную студию, принимала приглашения в гости, забегала поболтать к подружкам. Казалось, Лиза стремилась больше времени проводить вне квартиры. Одна крайность сменила другую, но Анна Григорьевна была рада. Все-таки девочка на людях – разговаривает, смеется и отвлекается от своих страхов…

Придя домой, она не застала Лизы. В комнатах было прохладно и тихо, пахло кофе. На столе в кухне стояла пустая чашка и лежал недоеденный бутерброд.

Анна Григорьевна вздохнула и принялась разгружать сумки. С одной стороны, хорошо, что Лиза пошла по своим делам, а с другой – как-то неспокойно на душе, тревожно. Лекарством от волнения для матери были домашние хлопоты, и она занялась обедом. Через полчаса куриный бульон кипел на маленьком огне, в глубокой сковородке тушились овощи. Пока все готовилось, Анна Григорьевна решила вытереть пыль. Это занятие в новой квартире доставляло ей настоящее удовольствие. Гладкая поверхность мебели казалась теплой, мягкие янтарные тона радовали глаз. Никакого вульгарного блеска, никакого запаха пресованных опилок – только натуральное дерево, благородная матовость, строгая простота форм. Особенно Анне Григорьевне нравились комоды. Их в квартире было два: один – в бывшем кабинете Альшванга, другой – в спальне Лизы. Второй комодик имел более изящные линии, гнутые ножки. Верхний ящик оказался наполовину выдвинут – из него свисали тонкий белый шарфик Лизы, ее бусы и пояс от халата.

Беспорядок удивил Анну Григорьевну. Она заглянула в ящик и увидела там лежащий поверх вещей дочери старинный веер с костяной ручкой и фотографию в рамке. На ней была изображена сцена «В спальне графини», где Герман стоял на коленях перед старухой. На обороте надпись, сделанная от руки чернилами: «Если когда-нибудь сердце ваше знало чувство любви, если вы помните ее восторги, если что-нибудь человеческое билось когда-нибудь в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери – всем, что ни есть святого в жизни, – не откажите мне в моей просьбе, откройте мне вашу тайну! Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором… Я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только вашу тайну».