Не бойся, я рядом

– А я б с удовольствием ходила кругами, – сказала Будина, объезжая изрядную рытвину – дорога уже разительно отличалась от подмосковной. – Мне сейчас все нравится: дом – работа – любимый. Ходила бы и ходила.

– Значит, стихотворение воспринято с оптимистической точки зрения, – усмехнулся поэт.

– Ну, из того, что я раньше читала, это точно не самое печальное, – улыбнулась она. – Давай дальше.

– Осенний цикл, – сказал Парамонов.

– Слушаю, – отозвалась Ольга.

Раз – это радостный бег собаки.
Два – молитва
велосипедному колесу.
Три – очевидно – вареные раки,
Которых я в котелке несу.

Далее будет дуб из сказки,

Пес мой,
облаивающий лису.
Здесь же – дыра на моей рубашке,
Которую нечем зашить в лесу.

Это – в-четвертых было. Что в-пятых —

Пока не знаю. Смотрю. И вот —
В-пятых – обсыпали пень опята.
В-пятых – паук в пустоте плывет.

Сижу на теплой еще землице.

Вдыхаю сладкий осенний дух.
Шестая в списке – большая птица.
Неспешно чистит свой серый пух.

Ветер в болоте крутит осоку.

Зеленые волны —
во все края.
В небе неярком усталое солнце —
Словно спокойная грусть моя.

– Мне нравится, – снова отозвалась Ольга. – И грусть – гораздо лучше, чем тоска.

– Гораздо, – согласился Парамонов.

– Еще есть? Ты ж сказал цикл.

– Есть.

– Ну так читай.

– Еще одно осеннее.

Все ближе осень.
Все дальше – юность.
На стрелах просек
Грибы проснулись.

Позолотились

Лесные стены.
Дожди пролились
Тоской осенней.

Жара упала,

Как лист в болото.
Спит лес устало
Под звон осота.

В глухих распадках

Не слышно трелей.
И пахнет сладкой
Предзимней прелью…

Средь сонных сосен

Слегка взгрустнулось.
Все ближе осень.
Все дальше – юность.

– А ты знаешь, меня все устраивает в моем возрасте, – вдруг сказала Будина. – И я не хотела бы разом помолодеть.

– Нестандартный подход для женщины, – усомнился почти супруг. – Непонятный.

– А по-моему, совершенно понятный. Щелкнет некий гном пальцами – или волосок выдернет, или палочкой волшебной взмахнет – и мне опять тебя десять лет дожидаться. Нет уж, спасибо. Давай дальше читай.

– Даю.

А море бархатным вдруг стало.
Решив загладить негой жуть,
Убрало вспененную муть.
Валы на плоскость раскатало.

Как сытый лев, к исходу дня

Улегся шторм, ворча негромко.
Сиротски плавают обломки.
Еще в неведенье родня.

Еще все бредят кораблем.

Еще все верят в провиденье.
Ни спасжилетом, ни рублем —
Ничем не вымолить спасенья.

Рыданье в каменных губах.

Весь день в воде. Немеют скулы.
И коль побрезгуют акулы —
К утру возьмет бездонный страх.

…Штиль будет долог и прозрачен.

Но в малых рябинах воды
Угадываться будут знаки
Былой и будущей беды.

– Написано хорошо, – задумчиво сказала Будина. – Воздействует. Я, конечно, не литературовед, но действительно воздействует. Хотя первые – светлее. После них легко. Еще что-нибудь написал?

– Написал. Но это я Марку Вениаминовичу подарю. Лично.

– А мне нельзя?

– Пока нет.

– А хоть о чем оно?

– Я, знаешь, – после паузы заговорил Парамонов, – начал слегка сомневаться в смысле своего лечения.

– Ну ты даешь! – Ольга аж рулем слегка вильнула, пугнув встречного водителя. – Как так можно говорить? Ты забыл, как себя чувствовал до таблеток?

– Я помню. Но ты же сама говоришь, что стихи изменились. Значит, их уже кто-то другой пишет, не прежний.

– Ты не прав, Олежик. Поэт-то один, просто настроение у поэта разное. И если оно было немотивированно плохое, то что неправильного в таблетках?

– Не знаю, – задумался Олег. – У меня пока нет решения. Только стишок для доктора.

Через час с небольшим свернули с трассы на волшебную лесную дорогу, хорошо почищенную снегоуборочной машиной.

А там уже и въезд в усадьбу показался.