Не бойся, я рядом

– Стоять! Стоять, гад! – Парамонов даже не сразу понял, что обращаются к нему.

Встретившийся ему на выходе мужик – с бешеными глазами и перекошенным лицом – теперь одной рукой прижимал к горлу обезумевшей беременной тетки нож, а в другой держал круглую, ребристую зеленую гранату.

– Стоять, мент! – опять заорал мужик. – Всех покрошу!

– Я не мент, – машинально сказал Парамонов. – Я редактор. Успокойтесь, пожалуйста.

Странно, но бандит и в самом деле чуть успокоился.

По крайней мере, относительно Парамонова.

– Деньги давай, сука! – теперь он обращался к женщине, лежавшей по ту сторону окна, не понимая, что та, даже если бы хотела, не смогла бы выполнить его требование.

– Она ранена, – снова сказал Олег.

– Тогда ты! – выкрикнул бандит. Его рука дернулась, и нож поцарапал беременную тетку. Та взвизгнула.

«Это тебе не в очереди бакланить», – вдруг пришла в голову Парамонова максимально неуместная и даже циничная мысль. Но было в его болезни и приятное обстоятельство: он за свои «обсессии» разумом не отвечал.

– Только успокойтесь, пожалуйста, – сказал Олег налетчику. Парамонов уже видел, что тот был явно неадекватен. Своей первой гранатой – а взрыв наверняка был от этого – бандит больше навредил себе, чем помог.

– Я достану вам деньги, – Парамонов медленно, шаг за шагом, направился к прилавку.

– Стой, мент! – опять заорал тот. – Баба – заложник! А ты вали отсюда. Вали! Скажи своим: мне машину и самолет! Иначе взорву бабу!

Он еще раз несильно ткнул женщину острием ножа, и она теперь не взвыла и не вскрикнула, а беззвучно заплакала.

– Я не мент, – повторил как можно спокойнее Олег. И, приняв решение, добавил: – Возьми в заложники меня. Я – журналист, со мной тебя не убьют без переговоров.

Тот уставился на Парамонова, и Олег отчетливо увидел в его взгляде безумие.

«Дурдом – не у нас», – некстати вспомнил он седого старика из «психушки» Лазмана.

– Я – журналист, – облизав пересохшие губы, еще раз повторил Парамонов. – Я заинтересован. Мне нужны сенсации, понимаешь? А баба – обуза. Выгони ее.

Налетчик, как завороженный, смотрел на Парамонова.

Потом убрал руку с ножом и оттолкнул от себя женщину. Та, сначала не поверив, крошечными шажками, а потом стремглав, рванулась к выходу и исчезла на улице.

– Я кольцо выдернул, – сказал налетчик Олегу. – Ты это учти.

– Обязательно, – согласился Олег. – Только держи ее крепче, ладно? Иначе не будет у нас ни денег, ни свободы.

– Знаю, – сказал безумец. И даже изобразил некое подобие улыбки.

А потом с нечеловеческой силой схватил Парамонова за руку, образовав с ним таким образом ужасное триединство: он, Олег и граната.

Олег не знал, как ему себя вести.

Он не знал, о чем думает и что собирается делать сумасшедший бандит.

Он не знал, что с ним будет через полчаса или даже через минуту.

Зато он точно – до максимально возможной глубины ощущений – знал две сокровенных вещи.

Ему было страшно – но страх вовсе не затапливал сознание!

И еще: ему очень хотелось выжить.

Два стихотворения Олега Парамонова, недочитанные его супругой в парке

1

Мне кажется, стихи мои сухи.
В них больше нет ни музыки, ни света.
И очень тяжело прожить поэтом,
Детей своих считая за грехи.

И я не помню где, в который миг

Вдруг потерялось естество и жженье.
Осталось только некое уменье
И повторение, чего постиг.

Душа еще пытается слагать,

Как продавец, что на дешевом рынке
Гоняет уцененную пластинку,
Которую никто не хочет брать.

Досадно слышать вместо песни – визг.

И гонит безбилетника кондуктор.
Шипя, перевирает репродуктор
Все, что в него поет ненужный диск.

Наверно, так же скверно умирать.

Иль онеметь, проснувшись черным утром.
Ползет адаптер сонным каракуртом,
Царапая пластиночную гладь…

2

Аккорды темноты
Звучат в ночи неслышно,
И легкий ветерок
Насвистывает нам.
Он трогает кусты,
Верхушки ив колышет,
Подлаживаясь в такт
Простым твоим словам.

Рассказываешь мне

О жаворонках в небе,
О том, как ты с руки
Кормила снегиря.
И падающий снег
Не ледяной, а нежный.
И падает луна
В сугробы января.