Не будь дурой, детка!

Спустя десять минут Горянова оделась как на светский раут: шелковое пальто, то самое, роскошные брюки и светлая блузка в запах, делавшая горяновскую великолепную грудь умопомрачительной, изумительные резные серьги из белого золота и такая же подвеска, дорогие часы, обновленный вечерний макияж. Надо признать, такой ее никогда не видели родители, потому что раньше она боялась хвастаться обновками… И собой, похоже, тоже боялась хвастаться. А сейчас… сейчас это уже не имело значения. Горянову пьянило это осознание собственной силы, свободы. И только теперь, в салоне роскошного такси (а такие люди с такими машинами вообще таксуют?) Горянова впервые вспомнила, что там, в ее доме, теперь живет еще один человек. Но даже эта мысль не принесла ничего, кроме улыбки:

— Пименов, а ведь я про тебя действительно забыла…

— Куда едет такая красивая девушка поздно вечером? — водитель был не прочь поговорить, но Горянова вместо ответа набрала номер.

— Пап, я к вам еду, ничего? — и добавила водителю: — Если можно, остановитесь у Графской кулинарии, я доплачу.

В кулинарии Горянова набрала разной вкуснятины, всем разное: Эльке фруктовые десерты на тонкой желатиновой прослойке, малокалорийные, но безумно вкусные и дорогие, маме рыбу на пару с зеленой спаржей и каким — то очень вкусным сливочным соусом, папе и Пименову взяла по стейку из мраморной говядины с зеленым луком и запеченным маринованным перцем, молодым цуккини и чесноком. А пока ждала заказ, Горянова ловила на себе то завистливые, то восхищенные взгляды окружающих, следовавших за нею неотступно. Надо же, Даринка совсем позабыла, какой красивой она может быть. Приятное чувство.

Нагруженная пакетами, она снова села в такси, еще раз мельком отметив, что никогда не встречала таксистов на инфинити.

— Развлекаетесь? — спросила Горянова водителя, когда они тронулись.

— Не понял? Вы о чем?

— Тяжела, говорю, служба?

— Простите, но я вас не понимаю.

— Зато я вас понимаю…

Когда подъехали к дому, Горянова протянула тысячную купюру водителю. Тот стал рыться, неуклюже доставая из кармана куртки дорогое портмоне.

— Спасибо, но сдачи не нужно! — водитель заволновался, пытаясь ускорить процесс нахождения мелочи.

— Я же сказала — сдачи не надо, — очень твердо повторила Горянова. А потом добавила, усмехаясь: — Льву Борисовичу передавайте от меня огромный и пламенный привет!

Водитель не ответил, но смутился. Кто такой Лев Борисович переспрашивать не стал…

Дверь домой Даринка открывать сама не стала, пакеты мешали, да и мало ли. Решила позвонить, но многочисленная кладь немилосердно била по рукам, стремясь порваться под тяжестью снеди и подарков. Захотелось, как в детстве, поскрестись под дверью, чтобы услышать добрый папин голос, изо всех сил сдерживавший смешинку:

— А что это, Лена, у нас мыши в доме завелись?

А Даринка, которую отлично было слышно, потому что советские квартиры обладают изумительным качеством: все, что говорится в коридоре, неизменно становится достоянием общественности, стоящей в непосредственной близости от двери, радостно пищала:

— Это не мышки, это ваша дочка пришла.

Даринка много раз предлагала папе сменить старую дверь, но он все не соглашался, и вместо современной звукоизоляционной конструкции дверь горяновского дома была по — прежнему просто обита дерматином ядрено-бардового цвета. Девушка опустила пакеты на приквартирный коврик, поднимая руку, чтобы позвонить в дверь, как очень четко, как будто и не было преграды, услышала:

— Зачем ты ее позвал? Зачем! — истеричный Элькин голос трудно было с чьи — нибудь спутать.

— Что значит, зачем? Это, между прочим, и ее дом, Эльвира Александровна! Не понимаю, в чем проблема?

— Правда, Саша! Можно было Дарину пригласить в другой день…

— Лена! — рявкнул Александр Айгирович, и от его тона у Даринки засосало под ложечкой. — Прекрати! Ты совсем уже потеряла всякий стыд, Лена! Ты не забыла, что у нас не одна дочь, а две, и старшая имеет такие же права здесь находиться, как и младшая, если даже не больше.

Элька громко обиженно засопела.

— Папа!

— Что папа? Ты устраиваешь истерику? Что такое? Не расскажешь причину твоей паники? А? Мужа твоего сегодня все равно нет, в ночной, так что же тебя так испугало? А? Не тот ли факт, что вы с матерью пытаетесь тщательно скрыть от меня вот уже почти месяц? За дурака меня с матерью держите?

Елена Артемовна что — то возразила, но очень тихо — Даринка не разобрала. Зато отцовский голос гремел:

— Что глаза прячешь? Что? Ведь знаешь, что Дарина обязательно спросит про учебу. А тут выкручиваться надо будет и не просто выкручиваться, а с умом — Дарина вранье за версту чует, ее не проведешь.

— Саша…

— Что, Саша? Ты думала, я не узнаю? Ты думала, что снова будешь покрывать эту врунью и лентяйку? Ну — ка, ответьте мне, Эльвира Александровна, ваш муж в курсе, что вы опять бросили учебу?

Элькино сопение было отчетливо слышно.

— Да! — наконец с вызовом крикнула мелкая.

— Неужели? — Александр Айгирович с трудом сдерживался. — И что он сказал?

Элька нехотя буркнула: