Не будь дурой, детка!

Что именно шептала Оттавия, Горянова не поняла, она еще очень плохо знала итальянский…

Тот, кто придумал спа — процедуры, был гений. С этим не поспоришь! Последующие четыре часа Даринка испытала на себе фейерверк всевозможных телесных удовольствий. Ее грели, поглаживали сильно и не очень, скрабили, пощипывали, откровенно мяли, чем — то вкусно пахнущим мазали и обертывали, потом оставляли почти одну (говорливая Оттавия, не отходившая от Горяновой ни на шаг, не в счет!), а дальше приятно омывали, балуя тело в ароматной воде. И когда уже она вся расползлась амебой и в голове не осталось ни одной паршивой мыслишки, ее закутали в нежную теплую ткань и посадили в номере пить какую — то невероятную теплую вкусность. Так она и уснула. Забыв про все на свете. Словно в этом мире нет и уже не будет никаких препятствий, словно в этом мире кто — то очень мудрый, очень человечный и любящий вмиг решил все ее проблемы…

Сладкая нега, тишина в голове и надежда в сердце — все это весьма способствует хорошему сну и чудесному пробуждению. А сон, врачующий сон, длится и длится. И утром, когда солнечный луч скользит по лицу, лукаво будя, просыпается совсем другой человек, человек, который хочет петь от счастья просто потому, что наступил новый день…

Даринка проснулась на рассвете. Хотя разве можно назвать промозглое осеннее начало дня рассветом? Осенью поздно солнце встает… А сейчас только четыре утра, не больше. Но Горянова всерьез ощущала, что проснулась именно на рассвете. За окном темно, но сердце точно знает, что там, где — то там уже встало солнце, потому что в душе оно уже поднялось. Оно поднялось! Теплое, яркое, родное. То, которое ласково улыбается глупым детям, влюбленным и просто счастливым людям. И закрываются глаза, чтобы сердце смогло представить его доброе тепло. Поспать еще? Нет! Даринка поднялась, с удивлением понимая, что все это время спала в огромном белом банном халате. Она опустила ноги с кровати, с трудом отыскав тапки. Свет прикроватных бра осветил комнату. Минут пять Даринка пыталась найти свои вещи в номере, но не смогла. Ничего! Блиин! Хотя ей было вполне комфортно в халате, но ведь в Гродинку в нем не поедешь. Да и под ним, если быть честной, ничего вообще. Голенькое тельце. Хорошо, хоть носочки, беленькие, тепленькие, на ногах.

Наскоро умывшись холодной водой и чуть мазнув пальцами зубной пастой по зубам, Горянова решила выйти из номера, чтобы отыскать горничную. В конце — концов, уже утро! Но на этаже не было привычного стола для портье, и Даринке пришлось спускаться на первый этаж. На ресепшене ведь даже ночью должен кто — то быть? Ну, в принципе должен быть кто — то. Но это в принципе… А здесь — ага! Сейчас! На ресепшене тоже было пусто. И только сказочно горел свет в лампе под зеленым абажуром, и вокруг стояла такая приятная, такая невероятно сонная тишина… Горянова уже хотела снова подняться в номер и подождать официального утра, но тут увидела, как справа в отельном ресторане за одним из столов горел свет от настольной лампы, от ноутбука и явно двигалась тень. Люди! Вы нашлись! Ура! И Горянова решительно пошла на свет, толкнув тяжелую стеклянную дверь. Она шла неспешно. И картинка, открывавшаяся ей, увеличивалась также медленно, вплывая в сознание невероятными кадрами. Вот под ярким светом лампы клубится дымок над большой белой кружкой. Это горячий кофе. Ароматный, горький, проникающий запахом в тело уже отсюда. А вот звук быстро печатающих рук. Впечатляющая скорость. Невероятная. Она так не умеет. За ноутбуком мужчина. Вдруг поднявший голову и прекративший печатать. Еще несколько горяновских шагов по инерции.

— Рома? — и как ей далось это имя?

Смешок. Его.

— Горянова, ты? А я думал, приведение в белом саване. Хоть бы волосы собрала. А то у неподготовленного народа мог случиться нервный срыв.

Даринка оглядела себя и тоже не удержалась от усмешки. Да, правда, похожа на приведение: черные распущенные волосы, сильно отросшие, и белый огромный халат, скрадывавший фигуру почти до щиколоток. Только детей пугать в лагере. Но смех — смехом, а все же… четыре утра и Ромка сидит усталый, точно не сомкнувший за ночь глаз. И от боли или нежности защемило сердце, ведь что-то уверено шепнуло Горяновой, что если она откроет ноутбук, слишком поспешно закрытый шефом, то найдет в нем те самые документы, что собиралась делать сегодня ночью. Может, она идиотка, опять надумала себе несуществующее, но пусть будет идиоткой, ведь Ромка… Это Ромка…

Даринка осторожно присела за стол. Савелов откинулся назад на кресло, потянул затекшую шею. Они молчали и смотрели друг на друга. И только рассеянный теплый свет маленькой лампы освещал их. И не было никого сейчас в их мире. Были только они. Двое. И парок над кружкой. И этот терпкий, щекочущий нос аромат.

— Кофе поделишься? — ничего не придумала больше.